Насты
Шрифт:
– Все верно, – согласился я. – Надеюсь, эта передача будет принята вашими слушателями… с большим вниманием.
– Спасибо, – сказал корреспондент. – Передачу для «Москов Индепендент» вел Сергей Ананьев, оператор – Гарри Воронов.
Как только Гаврик закрыл за ними дверь, Валентин сказал с восторгом:
– Замечательно!.. Нет, просто потрясательно. Вы не чувствуете?
Данил буркнул:
– Он назвал нас фриками.
– И что? – спросил Валентин. – Если передача попадет на экраны, очень многие из посмотревших
Валентин сказал настойчиво:
– Нам очень нужна массовость. Когда-то не оправдались крики о неизбежности «арабской весны» в России, так же оказались несостоятельны и отчаянные крики правозащитников о жутком наступлении на свободу личности. Если честно, то все эти крикуны насчет ужасов тоталитаризма – пацаны и дрочеры! Им до свинячьего визга страшно, что их занятие мастурбацией заснимут и покажут в инете. Люди же постарше выбирают стабильность и безопасность, которые им гарантирует тотальное наблюдение, а что могут заснять за мастурбацией, то это теперь даже не грех, тем более не преступление.
Данил хохотнул:
– Да еще в их возрасте!
– Потому, – продолжил Валентин, – если смотреть новости с улиц или читать в инете, создается впечатление, что вот прям вся общественность страны, или скажем иначе – вся страна, негодует и бурлит! Все против этого мерзкого тоталитарного контроля, ни одного «за», ну ни за что правительство не посмеет решиться на такую гнусность…
– А что, – спросила Люська, – решится?
– Как только, – ответил Валентин, – дело доходит до голосования, результат оказывается сногсшибательный: девяносто процентов за полный и неусыпный контроль власти над народом, три процента против, а семь воздержались.
– Блин, – сказал Данил, – неужели так все хреново?
Валентин кивнул и пояснил:
– Это почти идеально совпадает с возрастным составом населения. Девяносто процентов проголосовавших уже крепко стоят на ногах, а десять – это пацаны, три процента которых мечтает во время беспорядков как следует оттянуться, разбивая витрины и выволакивая из магазинов все ценное, а семь процентов – смутно ощущают, что так вроде бы как бы нехорошо, но если начнется, то и они потом пойдут тоже…
– Десять процентов, – сказал Зяма серьезно, – это мало. Но систему ломать надо!
– Как?
Зяма кивнул в мою сторону:
– Видите, бугор сдвинул брови? Это он так думает. И знаете что? Придумает!
Я буркнул:
– А что тут придумывать? Система угнетения должна быть сломана. Совсем скоро затрещит ее хребет… Как? Не знаю. Но разве не чувствуете? Мы обязательно ее сломаем. Но конечно, все эти десять процентов должны быть у нас!
Глава 13
Через два дня Люська счастливо проверещала, что из телестудии позвонили насчет того, что интервью с организацией настов покажут в субботу в передаче «Фрики».
Я вспылил, но Валентин принялся уверять, что эту передачу смотрит масса народу, всем же приятно считать, что вот они такие нормальные и замечательные в мире каких-то сраных фриков, а это сработает в нашу пользу.
– Еще как сработает, – сказал Зяма. – Все увидят, что они внутри тоже сруны, да еще какие, только бздят признаться, а вот у нас хватает смелости и отваги заявить о своей позиции!
– После той передачи к нам попрут, – заверил Валентин. – Сперва тихо, как зайчики, только проверить насчет того, правда ли, потом осмелеют…
– Тогда нужно быть готовыми, – ответил я.
– Напеку пирожков, – сказала Марина.
– Никаких пирожков, – отрезал я. – У вас у всех сейчас львиная доля времени уходит на срач в форумах, на холивары и троллинг идеологических противников!
Зяма восхитился:
– Красиво сказал, шеф! Как с трибуны.
Я отрезал:
– Тебе тоже аргументов недостает, химик ты наш недопогромленный. Хотя, к счастью, и оппоненты интеллектом не блещут. Так что все оставим гонки, баттлы и квесты, слушать сюда, пока я добрый. Мы сами должны сперва уяснить, кто мы и что мы. А то настизм, настизм… Давайте проясним и затвердим саму идеологию настизма, чтобы нас ничто не сбило с пути никакими доводами и хитрыми увертками. Будете объяснять другим, потом и сами поймете. Без идеологии, конечно, тоже можно, особенно теперь, но все-таки с нею надежнее, это как религия…
– Только, – заметил Валентин, – менять ее можно чаще. Почти как носки.
– Мы своей не изменим, – заверил я. – Это же фундамент! И все понимают, что мы правы, хотя такая правда шокирует, и все делают вид, что они, видите ли, совсем не такие, а белые и пушистые… Грамотные, так сказать, хотя большинство просто делает вид, что грамотные, сейчас этого достаточно. Это та часть настистов, это которые подонки, те и неграмотность не скрывают, даже гордятся…
Грекор сказал важно:
– Да это настоящие настисты.
– Во главу угла поставим то, – сказал я настойчиво, – что привлечет всех и против чего вроде бы и спорить низзя. Я имею в виду свободу личности, свободу самовыражения, право выражать протест… тут надо будет как-то ввернуть умную фразу насчет того, что протест имеем право выражать любыми способами. Надеюсь, всем понятно?
Данил сказал тупенько:
– Любыми – это как?
– Лучше не углубляться, – предостерег Зяма. – Пусть думают о свободе шествий, митингов и демонстраций, а мы будем думать… и осуществлять свое. А когда начнутся репрессии, мы попадем в борцы с диктатурой.
Данил почесал затылок:
– Да как-то не люблю в борцы. Однажды загремел в ментовку, так отметелили… И сказали, что вообще жопу порвут, если еще раз к ним попаду.
– Нарушение наших прав! – сказал Зяма обрадованно.
– Ну…
– Они не имеют права, – убежденно заявил Зяма. – Нам, вообще-то, нужны будут и грамотные адвокаты.
Данил усомнился:
– Нам? Адвокаты даже в сортир ходят при галстуках!
Я посмотрел на аспиранта, что помалкивает, но вид такой, словно репетирует речь перед избирателями.