Насты
Шрифт:
– Хорошо, – послышался за спиной довольный голос Дениса. – Как сказал ваш великий поэт: «От искры возгорится пламя».
Я оглянулся, его глаза горят азартом, кулаки сжимаются. Хоть ему и запрещено вмешиваться, однако на всякий случай одет под фаната «Спартака», вдруг да удастся проскользнуть в самую гущу, поработать там кулаками, зажигая своим примером ребят, что с одинаковой вероятностью могут как запаниковать и броситься врассыпную, так и навалиться на стену из щитов и прорвать эту цепь…
Я буркнул несколько запоздало:
– Да
– А вы стали той необходимой искрой, – сказал Денис, – что вызовет огненный ураган…
Зяма спросил деловито:
– Не погаснет? Может, бензинчику плеснуть?
– Посмотрим по обстоятельствам, – ответил Денис.
– Бензинчик всегда к месту, – возразил Зяма. – Гори-гори ясно, чтобы не погасло!
– Смотрите, – сказал Грекор, – как прут! Трудно будет остановить такую массу засидевшихся за зиму…
Улицы города еще в апреле полностью очистились от снега, сегодня солнце ощутимо припекает плечи и головы, погода майская, хотя идут последние дни апреля.
Данил проговорил со странной интонацией:
– Ну что за бараны…
– Ты о ком? – спросил Зяма и посмотрел на него намекающе. – Где бараны?
Данил кивнул на толпу.
– Всем же хотелось вот так… но ждали, когда кто-то вздымется, как конь на дыбы, заржет и созовет, как на скифский пир!
Валентин встал рядом и долго смотрел на собирающуюся молодежь.
– В самом деле, – проговорил он задумчиво, – насколько же в России недостает лидеров… Казалось бы, сколько лет прошло с тех времен, когда их истребляли? И все еще почти не выросли…
– Это народ такой, – сказал Зяма. – Вроде бы все атеисты, как сами говорят гордо, но богобоязненные и послушные. Бога нет, потому страшатся власти.
Валентин указал на флаги, что начинают поднимать над толпой.
– Кого тут только нет… Даже и не верится, что все это мы начали.
– Народ такой, – повторил Зяма. – Стадо баранов! А баранам всегда нужен козел, чтобы вел стадо на бойню… или еще куда.
Данил зыркнул на меня, верховного козла, но молчал и рассматривал толпу, что становится все шире, тяжелее, массивнее, на глазах наливается силой и злостью.
Все верно, стоило только начать, вон как охотно присоединились десятки партий и движений. Разве что так называемая системная оппозиция настороженно держится в стороне, тем самым теряя людей, начавших перебегать к нам.
Пока что это просто веселая праздничная толпа, в самом деле как первомайская демонстрация древнего образца. Над головами реют знамена, только теперь вместо единых красных полотнищ развеваются и самые разные, хоть красных и больше, а вместо понятных серпа и молота, что по-народному «коси и забивай», всякие «левые фронты», «народные фронты», «русские фронты», «демократические фронты», «либеральные фронты» и даже «анархистские фронты», а уж от названий партий так и вовсе рябит в глазах.
Из переулка на площадь крадучись выдвинулись и замерли скромно на самом краю у бровки четыре полицейских автобуса. Полицаи выползают вяло, как не проснувшиеся еще как следует перезимовавшие мухи, омоновцы выскакивают живо, моментально становятся в цепь, щиты, как у спартанцев, постоянно направлены в сторону противника, в руках темные дубинки.
– Драка будет? – спросил Данил.
– Обязательно, – ответил я. – Наш сбор никто не санкционировал, разрешения мы не просили…
– Никаких просьб к сатрапам! – сказал Зяма.
– Так что нас прямо сейчас начнут вытеснять, – сказал я, – только вот что, ребята… Это наш пробный выход после зимы. Смотр сил. Не увлекайтесь, не давайте себя повязать…
Зяма сказал деловито:
– Пусть других вяжут! Их много, не жалко.
– Молчи, шпион, – сказал я. – В общем, чтобы выиграть войну, в этой схватке нужно будет отступить. Как только станет жарко.
Зяма сказал с энтузиазмом:
– Мудрый ход, бугор!.. А противник решит, что с нами справиться совсем как бы запросто.
– И на следующий раз, – сказал Данил задумчиво, – не пришлет омоновцев побольше… Так?
Я сдвинул плечами.
– Не знаю. Так далеко не рассчитываю. Просто чувствую, как хомяк грозу, когда, что и как надо. В общем, это у нас просто смотр наличия, а не прочности.
Омоновцы, сомкнув щиты, пошли двумя линиями сперва быстро, а в двух шагах от орущей толпы сдвинулись еще плотнее, уперлись в землю подошвами.
Я смотрел, как две фракции, защитников власти и защитников свободы, вошли в соприкосновение, там началось уплотнение, так как омоновцы жмут, а ребята не отступают, выдерживают.
Слышны крики, но еще не злобные или яростные, больше веселья и молодого задора, что-то типа: жмите-жмите, нас больше, такую толпу не сдвинешь, размечтались…
– В старину, – сказал Грекор, – вот так выходили подраться. Улица на улицу, село на село.
– А мы, – сказал Данил, – ходили бить московских.
– А сам ты откуда?
– Из Люберец.
– А-а-а-а, понятно… То-то такой бычок.
Через головы видно, как омоновцы умело выдернули из толпы одного крикливого, а он то ли полный идиот, то ли просто желающий привлечь внимание, громко орет в их руках: «Кто нас задерживает?.. Представьтесь! Предъявите документы!»
Его молча и угрюмо дотащили до автобуса и весьма вежливо впихнули вовнутрь.
Данил сказал презрительно:
– Надеюсь, его хоть там отмудохают.
– Разные люди на митинге, – согласился Валентин. – Наверное, римского права начитался…
– До средневекового не дошел?
Валентин хмыкнул:
– Зато полицаи только средневековое и знают.
На ту сторону площади прибыли еще автобусы с синими полосками на боках и заднице, где белым скромно и стыдливо написано «полиция», причем без прописной буквы, будто стараются быть совсем уж незаметными и тихими.