Наталия Гончарова. Любовь или коварство?

Черкашина Лариса Сергеевна

Александр Сергеевич был похоронен близ «милого предела», на монастырском кладбище в Святогорском монастыре, где не раз бывал и где незадолго до гибели внес вклад за место своего будущего упокоения. В черновых набросках пьесы есть строки:

…вот Антоньев монастырь — А это монастырское кладбище… О, помню все. Езжали вы сюда…

«Сейчас я еду в монастырь на могилу Пушкина», — пишет из Михайловского Наталия Николаевна. Она мечтает поселиться здесь, чтобы иметь возможность приводить «сирот на могилу их отца и утверждать в юных сердцах их священную его память».

«Бог

мне свидетель, что я готов умереть за нее; но умереть для того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа, — эта мысль для меня — ад», — признается Пушкин матери невесты Наталии Ивановне Гончаровой в письме незадолго до помолвки.

А уже будучи женатым просит жену не хлопотать «о помещении сестер во дворец», не быть просительницей и как бы полушутя замечает: «Погоди; овдовеешь, постареешь — тогда пожалуй будь салопницей и титулярной советницей».

Ангел Дона Анна! Наташа, мой Ангел…

Как перекликаются эти пушкинские строки! Не слишком ли много совпадений, этих необъяснимых «странных сближений»?

И, наконец, главный герой рокового любовного «треугольника» — командор, вернее, его «преславная, прекрасная статуя».

Рискую вызвать гнев маститых пушкинистов — но не есть ли это некий образ посмертной судьбы поэта? Статуя, памятник, стела…

Тотчас после трагической смерти Пушкина, в марте 1837-го, Карл Брюллов предложил оригинальный эскиз памятника: художник мыслил воплотить в аллегорической композиции идеальные представления о поэте. Гения поэзии являл собой Аполлон с лирой в руках, — рядом с ним, на вершине мифического Геликона, — крылатый Пегас; из скалы струился бы источник, символ вечного вдохновения…

То был самый первый в мире проект памятника Александру Сергеевичу Пушкину! Но замысел великого художника остался лишь в эскизах, по счастью, сохранившихся.

Ровно через двадцать лет, в 1857-м, в царствование Александра II, петербургские газеты стали писать о необходимости установить памятник Пушкину в сквере против Александринского театра. А в 1862-м — в год двадцатипятилетия со дня гибели поэта (замечу, Наталии Николаевне Пушкиной-Ланской в августе исполнилось ровно пятьдесят) — было решено объявить подписку на сооружение достойного имени поэта памятника. И тогда же на это доброе начинание стали стекаться пожертвования со всех уголков Российской империи.

Прошли три конкурса, и тайным голосованием получил одобрение опекушинский проект. А в июне 1880 года в Москве на Страстной площади при огромном стечении народа торжественно был открыт самый знаменитый памятник Пушкину, гениальное творение Опекушина. Наталии Николаевны, вдовы поэта, к тому времени давно уже не было на свете…

Но оставался в живых еще один персонаж кровавой драмы, барон Дантес-Геккерн, Дон Гуан. В молодости весьма схожий со своим историческим собратом — красавец, сердцеед, не отягощенный ни рвением к службе, ни угрызениями совести.

После рокового поединка был назначен суд. На основании бывшего тогда в силе Воинского устава Петра I убийцу следовало приговорить к смертной казни через повешение — такой приговор и должен был быть вынесен Дантесу. Однако еще до окончания суда стало известно, что столь строгая кара не будет к нему применена. Весть эта сильно повлияла на поведение подсудимого: оправившись от первого страха, он стал вновь развязным и самоуверенным. Дантесу было определено минимальное наказание: как не российский подданный, он высылался за пределы империи и лишался всего лишь своих «офицерских патентов».

Все кончено. Дрожишь ты, Дон Гуан.

Жоржа

Дантеса выслали из России 19 марта 1837 года. В своем донесении французский посол де Барант сообщал:

«Неожиданная высылка служащего г. Дантеса, противника Пушкина. В открытой телеге, по снегу, он отвезен, как бродяга, за границу, его семья не была об этом предупреждена. Это вызвано раздражением императора».

Статуя командора гневно взирает на Дон Гуана…

Правда, во Франции барон сумел сделать карьеру и быстро пошел вверх по служебной лестнице. При Наполеоне III он стал даже сенатором, мэром города Сульца. Когда в июле 1851-го Виктор Гюго произносил пламенную речь в парламенте, обличавшую амбиции будущего Наполеона III, его грубо перебивали правые депутаты. В их числе и Дантес-Геккерн. Вечером того же дня Гюго (он знал, что барон — убийца Пушкина!) написал гневные строки, в которых заклеймил противников свободы:

Эти люди, которые умрут мерзкой и грубой толпою. Одна грязь перед тем, как стать пылью… Это пока лишь слабое пожатие «каменной десницы»…

Судьба мстила убийце поэта. Покой его внешне респектабельной жизни был нарушен в собственной же семье. Леони Шарлотта, родная дочь, стала живым укором отцу; она буквально боготворила Пушкина, преклонялась перед его гением. В комнате Леони висел портрет поэта. Девочка выучила русский язык, чтобы читать в подлиннике стихи Пушкина. И столь же сильной, как любовь к поэту, была ее ненависть к отцу, придумавшему себе в утешение, что бедняжка душевно больна.

Свершенное злодеяние напоминает о себе Дантесу постоянно. Оно висит на его совести тяжелыми кровавыми веригами. И не оправдаться ему никогда, не вымолить прощения…

Сохранились любопытные воспоминания племянника поэта Льва Павлищева: «Летом 1880 года, возвращаясь из Москвы, куда ездил на открытие памятника моему дяде, я сидел в одном вагоне с сыном подруги моей матери, жены партизана Давыдова, Василием Денисовичем Давыдовым… За несколько лет перед тем Василий Денисович был в Париже. Приехав туда, он остановился в каком-то отеле, где всякий день ему встречался совершенно седой старик большого роста, замечательно красивый собою. Старик всюду следовал за приезжим, что и вынудило Василия Денисовича обратиться к нему с вопросом о причине такой назойливости. Незнакомец отвечал, что, узнав его фамилию, и что он сын поэта, знавшего Пушкина, долго искал случая заговорить с ним, причем […] объяснил Давыдову, будто бы он, Дантес, и в помышлении не имел погубить Пушкина… по чувству самосохранения предупредил противника и выстрелил первым… будто бы целясь в ногу Александра Сергеевича… «Le diable s'en est mete» («черт вмешался в дело»), — закончил старик свое повествование, заявляя, что он просит Давыдова передать это всякому, с кем бы его слушатель в России ни встретился…»

Статуя Дай руку. Дон Гуан Вот она… о тяжело Пожатье каменной его десницы!

И это роковое пожатие, которое никому не дано разжать, не есть ли вечное проклятие убийце?

ТАЙНА СУПРУЖЕСКОЙ ПЕРЕПИСКИ

Кто ей внушал и эту нежность,

И слов любезную небрежность?

Кто ей внушал умильный вздор…

A.C. Пушкин

«Между тем пишите мне… — ваши письма всегда дойдут до меня».

Пушкин — невесте