Наташа и ее кобели
Шрифт:
Дедушка, вышедший во двор до ветру, входит неожиданно и застает всю эту картину Репина во всей красе. Грозно окидывая мать и бабушку налившимися кровью глазами, он вдруг громко рявкает на них, сжимая кулаки: “Вы тут шта? А-а-а-а?”. Обе разом замолкают.
–Наташа, что случилось? – участливо спрашивает он меня, наклонившись.
–Я в город не хочу. У меня же каникулы, – всхлипывая, отвечаю я, прячась под одеяло от унижения.
–Слышали? Она не хочет. Стервы, довели девчонку, – метая глазами молнии, бушует дедушка, – Не хочет! Понятно-о-о?! – и добавляет много мягче, глядя на меня с любовью, – Оставайся сколько хочешь и никого не слушай.
Победа. Победа. Победа.
Замолчавшая мама очень быстро собирает вещи, заспанного папу и всю свою злость и отбывает в город тем же утром.
Вечером того же дня она, как ни в чем ни бывало, звонит и крайне вежливо сообщает, что будет ждать меня на следующей неделе, так как “Наташенька, у тебя же начнутся занятия”.
Вот такая, блин, история.
Нинка
Ужас, конечно, ужасный, но поначалу приятный разговор иногда заходит совсем в иное русло. Мы сидим с бабушкой за столом, и я тщетно пытаюсь настроиться на поедание яичницы. Не то, чтобы я ненавижу яичницу, но я люблю глазунью, а это блюдо, густо снабженное поджаренным луком и в произвольной форме смешанные белки с желтками, наводят какую-то небывало серую тоску. Обычно бабушкину яичницу мы едим перед отъездом в город, что само по себе тот еще стресс, но сегодня, без какой-либо задней мысли, она приготовила ее в качестве субботнего завтрака. Нанизав маленький кусок отвратительной яичницы на вилку, я отправляю ее в рот, стараясь не кривиться. Жирно…
Речь заходит о Нинке. Нинка – моя соперница настолько, насколько ею может быть глупая, конопатая девица, с длинным носом и низко посаженной жопой. На ее жалком фоне я безумно красивая и ладно скроенная студентка престижного ВУЗа с блестящими перспективами, с мягкими, блестящими волосами и нежной, бархатистой кожей. Мои зубы идеально белые, а моя задница самая лучшая из всех задниц мира задница. И даже веснушки на моем совершенном лице лишь добавляют шарма моей очаровательной улыбке.
–Нинку-то отчислили из училища, – заявляет бабушка, шумно потягивая из чашки напиток с цикорием, который именует кофейком.
–Не мудрено, она же тупая, – компетентно ухмыляюсь я.
–Да там и до учебы-то не дошло, прогуливала и устраивала пьянки в общежитии.
–Эта может.
–А мать ее везде трындит, смех, мол, Нина-то у меня красивая, мальчишки прохода не давали, мешали учиться. Что ж за люди? Извернутся, чтоб непутевое свое защитить.
Жирная яичница застревает у меня в горле от мгновенно нахлынувшей боли. Никогда-никогда не защищали меня мои родные, даже горячо любимая бабушка, перед чужими людьми! Зависть тяжелым, смердящим облаком окутывает все мое тщедушное, разом усохшее тело, а жидкие волосенки превращаются в жесткую, неаккуратно торчащую мочалку. Если посмотреть повнимательней, у Нины густые и шелковистые волосы, заливистый смех и невероятно сексуальный тембр голоса. И сиськи у нее больше. А Сашка, которого я увела у Нинки в прошлом году в отместку за Ваську, всего-то больной фурункулезом, озабоченный задрот, никому, впрочем, как и мне, особо не нужный… Васька-то был однозначно интересней. Хотя, о чем я? Этот мудак бросил нас обеих. Ну то есть как бросил. Нинку бросил. А я спровоцировала. Да, именно… Но, сука, как он мне нра…
Конец ознакомительного фрагмента.