Наташа
Шрифт:
Собравшись с силами, она сделала еще одну попытку:
– Ей, послушайте, - слабым голосом начала она.
– Я отказываюсь от эксперимента. Вы слышите меня? Почему вы молчите? В договоре, который я подписывала, не было ни слова о побоях и о том, что меня будут содержать в таких условиях. Когда вы принесете мне еду и сводите в туалет? И почему у меня отобрали мою одежду, здесь же холодно! И зачем вы меня фотографируете?
Сама не веря в то, что говорит, испуганная его молчанием и исходившей от него злобой, она теперь тараторила без умолку и не могла остановиться. Ей вдруг стало
Мужчина даже не посмотрел в ее сторону, он положил телефон в карман брюк и пошел спокойно к двери.
Металлический срежет и опять полная тишина.
Он так ничего ей не ответил. Он вообще ничего не говорил после той фразы. Не проронил ни одного слова.
Когда он ушел, она вновь осталась одна вместе с падающим звуком капель и лучом тусклого света, пробивающегося сквозь грязное стекло.
Осторожно она сползла по гладкой стенке своей тюрьмы и закрыла глаза.
К вечеру, не выдержав, она помочилась, краснея от унижения и трясясь от холода, в угол своей клетки. А потом отползла как можно дальше, буквально вжимаясь спиной в исцарапанную стену , и стала тихонько напевать что-то легкое непритязательное, пытаясь унять муки голода и дрожь в онемевшем от холода теле. Теперь она знала, кому принадлежали царапины.
Той, которую до нее держали здесь .
Сколько прошло времени с его последнего визита, сказать было трудно. По ее подсчетам пару дней, но возможно она и ошибалась: от голода и холода сильно кружилась и болела голова. Она несколько раз вырвала желчью на свою кофту, и теперь во рту все нестерпимо жгло, а в горле саднило. Подолом юбки она попыталась оттереть зловонное пятно, размазав его еще больше. От запаха и отвращения ее постоянно мутило.
Когда он вернулся, ее сердце было готово выскользнуть из груди. Она слышала его, но сил посмотреть в его сторону у нее не было. Шаги у него были тяжелые, шел он, не спеша, как будто прогуливался. А для нее каждый его шаг отдавался в голове сигналом угрозы. Пока его не было, она представляла его появление. Воображение рисовало в голове картины одну страшнее другой. Она видела себя истерзанной, изнасилованной, жестоко избитой и подвергнутой жестоким пыткам и, наконец, убитой.
Ничего этого еще не произошло. Пока он ее не трогал. Но ожидание того, что с ней может произойти сводило с ума. Так же как и мысль о том, что она полностью в его власти.
Никакого эксперимента не было. Ее специально привезли сюда. Больше она в этом не сомневалась, как и в том, что живой она отсюда вряд ли выберется...
Это мысль билась в ее голове и заставляла всю трепетать от ужаса и страха.
"Почему я? Почему именно я? Есть ли еще такие же глупцы, которые поверили клочку бумаги и погнались за легкими деньгами, а оказались в руках маньяка? Сколько же нас таких?".
Она не могла найти ответы на эти вопросы. На них мог ответить только он один. Но его не было иногда по несколько дней, по крайней мере ей так показалось, потому что день наступал теперь для нее тогда, когда она видела свет.
Вначале она пыталась определить, что предшествует его появлению, напрягала слух, пытаясь уловить хоть какой- сигнал, возвещавший о его появлении, но тщетно. Если какие-то признаки и были, то они путались в ее голове. Постепенно границы между днем и ночью стирались и превращались в единый для нее временной поток - серый. И все изменения, если они и были , не отслеживались.
Все больше в ней зрело убеждение, что он появляется тогда, когда ему хочется.
Помещение в клетку низвергало ее до уровня животного. Мужчина ясно давал понять, кто здесь хозяин положения. Его торжествующая улыбка, которой он награждал ее, когда появлялся, свидетельствовала только об одном - он гордится собой и рад видеть ее здесь, наслаждаться ее видом.
Каждый раз, когда его шаги приближались, она сжималась в комок и отползала вглубь клетки, насколько это было возможно.
И каждый раз он вел себя одинаково: подходил, вытаскивал телефон, делал несколько снимков, фотографируя ее с разных ракурсов, потом удалял неудачные, а затем отступал к стене и садился на ее куртку, сложенную у стены. При этом он по-прежнему не говорил с ней. Сначала, пока еще были силы, она задавала вопросы, просила, умоляла отпустить, но он не реагировал. Просто садился напротив ее клетки и смотрел жесткими холодными темными глазами и молчал.
В своем шкафу она не могла выпрямиться в полный рост, но могла сделать несколько шагов и сидеть, привалившись спиной к исцарапанной стенке. Боль в теле подчас была невыносимой. Мускулы часто сводило судорогой. И она тогда, покачиваясь от слабости и стоная от боли, старалась хоть немного растереть свое тело онемевшими от холода руками. Но большую часть времени она просто сидела не двигаясь. Холод сковал ее настолько, что кровообращение замедлилось. И к боли добавилось онемение. Но шевелиться она не могла и уже не хотела.
Из еды он давал ей только несколько сухариков и маленькую бутылку воды. Ее он ставил рядом с решеткой, а сухари клал прямо на грязный пол, так чтобы она могла дотянуться до них рукой. Впервые он принес ей еду и воду, спустя несколько дней после заточения. Но она ослабела уже настолько, что с трудом просунула руку и долго возилась с крышкой, которая никак не хотела открываться. Только выпив немного воды, и ,плеснув себе немного в лицо, она пришла в себя и потом уже дотянулась до сухаря и с жадностью съела его до последней крошки. На второй сил у нее не осталось, и она просто положила его на колени и закрыла глаза.
И все это время он по-прежнему стоял рядом с ее клеткой, смотрел как она ест , молчал и делал снимки...
Отдохнув, она доедала свой скудный паек. Мысль о том что надо оставить хоть кусочек, как-то не приходила ей в голову. Она радовалась, что может хоть что-то есть, так как муки голода подчас были просто невыносимыми. И она съедала все до крошки, старательно облизывая грязные пальцы и тряся бутылкой, в надежде, что в ее рот упадет еще капля. Но потом она ослабла настолько, что просто пила воду, а сил на то чтобы съесть сухарь у нее уже не было.