Натиск на Закат

Васильев Владимир Иванович

«И чой-то она сказала? Ладно, разберёмся» — не успел так подумать Иван, как двери бесшумно раздвинулись, и разведчики, обвешанные ППШ, а также шмайсерами, собранными у фашистов, ввалились в помещение.

— А где Копылов? Эй, не наступите! — сказал капитан, показав на лужу крови и трупы.

Бойцы, Сергей и Илья, аккуратно обошли натёкшую лужу.

— Копылов решил осмотреться, таащ капитан.

Сержант явился минут через пять, в течение которых командир и бойцы досматривали помещение, пытаясь понять, что там и для каких целей. Дверь опять раскрылась и закрылась автоматически. Сержант притащил устрашающего

вида то ли автоматы, то ли огнемёты, и сказал, что надо бы уразуметь, «шо це за шмайсеры…»

То были последние его слова. Женщина в чёрном, вновь появившаяся на экране, зловеще улыбалась. Так показалось капитану. Воздух в помещении как-то неожиданно загустел — и все разведчики разом, кто осел, а кто и упал на пол.

Всё хорошо, что хорошо кончается. Какое-то время спустя капитан и его бойцы пришли в себя.

— Эй, мадам, что случилось? Что за темнота? — капитан вслушивался, ожидая ответ, и минуту спустя добавил: — Я просил доставить нас за линию фронта.

Мадам ответила:

— Я доставила вас. Всем покинуть модуль.

Нечто повелительное прозвучало в её голосе. «До наших стратегов ей ещё расти и расти» — с этой полусонной оценкой командирши капитан, подчиняясь приказу, обшарил вокруг себя и нащупал ремень шмайсера. Вбитые за годы войны рефлексы не позволили ни ему, ни его подчинённым забыть об оружии. Вместе с тем, до сознания Ивана дошло ощущение слабости, охватившей его. Такое бывало, когда он голодал в течение двух-трёх дней. Наряду со слабостью он испытывал неприятное чувство подавленности, а оно всегда накатывало, когда что-то исполнял не по своей воле и вопреки здравому смыслу. Но он давно приобрёл привычку вздыхать и говорить себе: армия есть армия! (Вовсе не в эту минуту, а позже, капитан понял, что действовал под воздействием гипноза).

Все разведчики, сонные как осенние мухи, поднялись с пола и медленно пошли к светящемуся выходу. При слабом свете командир с удивлением заметил, что исчезли трупы, лежавшие на полу. Под открытом проёмом виднелась земля. По очереди спрыгнули. Прежде чем закрылся проём, раздался смех той командирши-чертовки в чёрном. А затем она сказала нечто совершенно непечатное: «Идите к…»

«Не-ет, нормальная женщина не должна произносить такие фразы. Кто ж её учил матюгаться? По-русски не посылают 'к', а посылают 'на'» — этак подумал командир и стал прислушиваться и оглядываться, словно мог что-то увидеть в кромешной тьме.

Разведчиков неожиданно поразила ночная тишина, весьма странная для прифронтовой полосы. В воздухе пахло привычной осенней прелью. А моросящий дождик был невероятно тёплый для поздней осенней поры.

— Эй! — крикнул капитан.

Громадная тень, заслонявшая ночное небо, исчезла, и все услышали голос Ильи:

— Тут какой-то огород, таащ капитан, — а через минуту, во что-то вляпавшись, в сердцах добавил: — Чёрт знает, куда попали! Ни зги не видно!

Вторая глава О разборках

La vie est dure et les femmes sont chХres [1]

Из сентенций шевалье Ивана

Кто-то тяжело сверзился с невидимой в темноте ограды прямо на спину Ильи, присевшего в сторонке от своих товарищей, и смачно ругнулся:

— Mon Dieu! Merde! Qui es-tu? [2]

— Guillaume Gerois. Et qui es-tu? [3] И чё ты делаешь здесь, шпион?

1

Жизнь тверда и женщины (далее следует непереводимое идиоматическое выражение)(фр.)

2

Мой Бог! Дерьмо! Кем ты являешься?(фр.)

3

Гийом Жеруа. И кем ты являешься?(фр.)

— Moi, je suis Chevalier Hueff. [4]

— Таащ капитан, кажись, мы шпиона словили. Только он по-французски шпарит, — крикнул Илья, затягивая ремень на брюках. — Говорит, что он кавалер Уеф.

— Во, бляха, имена у французиков! — сержант Копылов делано рассмеялся.

— Веди его сюда, — приказал капитан, и когда по неприятному запаху ощутил приближение двух фигур в аспидном ночном мраке, спросил: — Вы что там, оба обосрались от страха?

4

Я, я — рыцарь (далее следует непереводимое идиоматическое выражение)

— Никак нет, таащ капитан. Просто вляпались во что-то, — отозвался Илья.

— Кто ты? — спросил капитан.

Шпион шумно и во гневе выдал тираду на какой-то фене.

— Немцы так не говорят, — прокомментировал Сергей.

Шпион вдруг заговорил по-русски, и хотя звуки его речи показались странными, смысл речений дошёл до разведчиков:

— Здесь любой рус ведает речь англов. Хто вы?

— Мы-то разведчики. Отвечай по-русски, как тебя зовут, и что ты здесь делаешь?

— Энто ты мне сказывай. Ты хто?

— Хер в пальто, — ответил капитан.

— Это моя земля и мой дом, и ежели тебе, Хер Впальто, не ведомо моё имя, известное при дворах королей и князей, то знай: меня зовут Иван Хуев.

— Сбежал, видно, из дурдома, — предположил Сергей.

У капитана возникло, судя по вежливости и вкрадчивости, прорезавшихся в его фразах, иное соображение.

— Веди, Иван, в свой дом. Там при свете побеседуем.

— Ежели вы тати, — с сомнением произнёс Иван, но капитан оборвал его медлительную речь на полуслове.

— Не тати мы! Не бойся.

— Лады. Тогда за мной.

В темноте все, кроме капитана, крепко приложились лбами о притолоку двери. Капитана низкая дверь в родной избе давным-давно приучила наклонять голову. Шевалье Иван громоподобно ревел в соседней пристройке, и слышно было, что он раздавал тумаки налево и направо. И минуты не прошло, как кто-то заявился в избу и зажёг лучину. Следом зашёл шевалье Иван, обряженный в кольчугу, с мечом на поясе.

Глянули разведчики на шевалье, на служку, на худое убранство горницы и друг на друга: то был момент истины. Сержанту поплохело; он тяжело осел на скамью и прислонился к бревёнчатой стене. Илья спросил у шевалье: