Natura bestiarum.

Попова Надежда Александровна

— Чую неприятности, — кисло произнес Карл Штефан. — Даже как-то и слушать расхотелось.

— Говорите, майстер инквизитор, — со вздохом предложил трактирщик. — Мы будем слушать.

— Хорошо, — кивнул он, не зная, с чего надлежит начинать — бывать в роли оправдателя и тем паче заступника доводилось нечасто, и нужные слова складывались с трудом. — Я не стану объясняться долго и сразу перейду к главному: за эти дни мы узнали, почему оборотень устремил свое внимание именно на нас и для чего прилагает к этому столько сил. Волею случая все мы оказались рядом с тем, что он хочет получить; точнее — кого.

Среди нас находится его сын, о существовании коего ему стало известно не так давно и которого он теперь во что бы то ни стало желает увести с собой.

— Ах ты, черт… — охнул Карл Штефан, ошеломленно глядя за его спину. — Мальчишка…

— Увы, — кивнул Курт, не возмутившись нарушением договоренности, однако повысив голос, дабы предварить возможные реплики прочих слушателей. — Нас же с вами как очевидцев этого события ожидает участь довольно неприятная. Как вы сами понимаете, мы должны быть убиты — все до единого, чтобы не осталось свидетелей произошедшего, а также тех тайн, что стали нам известны за время нашего невольного общения с оборотнем. На это он не пожалеет никаких сил. Это говорилось уже не раз, однако в свете последних новостей должно стать ясно каждому: у нас нет иного выхода, кроме как одолеть его.

— А она-то что ж… — несмело проговорил трактирщик, выждав мгновение тишины. — Она к нему ушла? Почему ж сына не взяла с собой?

— Совсем идиот? — не слишком любезно осведомился Карл Штефан. — Она к нему рванула, чтобы повиснуть на шее и рассказать, какие он нехорошие вещи творит — ну как пристыдится, поплачет с нею вместе и возьмет… лапы в лапы. Влюбленные девки половину мозгов теряют на ходу и крупной россыпью.

— Скотина, — с чувством прошептала Мария, и тот пожал плечами:

— Так ведь правда.

— О чем вы здесь говорите? — возмущенно возвысил голос фон Зайденберг. — Вы хоть понимаете, что это все означает? Это значит, что с нами, здесь, в этом трактире, находится такой же зверь!

— А ведь правда, майстер инквизитор… — растерянно проронил торговец, отодвинувшись назад и глядя на Хагнера с внезапным ужасом. — Ведь выходит, если сын твари, то и сам тварь… или нет?

— Увы, — повторил он, и вокруг спустя миг безмолвия вновь разом вспыхнул гвалт на разные голоса.

Бруно напрягся, глядя на него с нетерпением и опаской, сдвинувшись чуть в сторону, ближе к столу, Ван Аллен остался стоять на месте неподвижно и безгласно, и Курт умолк тоже, не пытаясь пресечь нарастающий гомон.

— Вы ничего не хотите сказать? — перекрыв прочих, на пределе крика бросил рыцарь, и он пожал плечами:

— Я жду.

— Ждете?! — переспросил тот возмущенно. — Чего!

— Жду, — кивнул Курт, и голоса начали стихать, — когда вы наговоритесь. Не желаю изображать из себя площадного торгаша, пытаясь вас перекричать. Когда вы будете готовы слушать дальше — дайте знать.

— Что слушать? Что тут можно… Господи! — в сердцах выдохнул фон Зайденберг, пристукнув по столу кулаком. — Это немыслимо!

— И вы знали об этом все время? — с обреченной укоризной проговорил Альфред Велле. — Вы знали и — молчали?

— Нет, — отозвался он как можно спокойнее, — я не знал. Все разъяснилось лишь сегодня. Собственно, сама Амалия узнала, что происходит, только этим утром, и для нее это оказалось такой же неожиданностью; наверняка лишь внезапность свалившейся

на нее новости и подвигла ее на столь необдуманный поступок. Только сегодня мы смогли собрать воедино множество разрозненных сведений и сложить полную картину.

— А парень что? — хмуро уточнил рыцарь. — Он-то знал о себе? Мать ведь знала о нем? Знала — и молчала!

— А вы полагаете, что, знакомясь с соседями в трактире, вменяемый человек первым делом упомянет о чем-то подобном?

— Вы его охраняете, что ли? — тихо спросил Феликс. — То есть, это не… вы его сейчас за спину себе спрятали, обвинять его не обвиняете… Что ж это значит, майстер инквизитор?

— Второй главный вопрос, — согласился он. — Да, закон естества распорядился так, что Максимилиан Хагнер унаследовал столь… неудобную особенность своего родителя. Однако до сего дня и часа за ним не было и нет никакой вины. Его мать ограждала его от любых вероятностей, могущих подвигнуть на нечто подобное; и поскольку согласно закону, исполняемому Конгрегацией, за одну лишь отличность от заурядных людей карать нельзя, выдвигать обвинение ему — да, я не стану.

— А что же вы станете делать?

— В будущем? вручу стоящим надо мною. Что дальше — не моего ума дело, я всего лишь следователь, моя работа найти, пресечь, сохранить. Защитить при необходимости.

— Вы намерены егозащищать? — уточнил фон Зайденберг. — От кого?

— От того, — выразительно пояснил Курт, — кто вознамерится причинить ему вред. Тот, кто пожелает сделать нечто подобное, будет иметь дело со мной. Поскольку Максимилиан Хагнер, подданный германского трона и сын католической церкви, лишился матери и является несовершеннолетним, решения за него принимаю я как ближайший в обозримой окрестности представитель официальной власти. Я являюсь в сложившихся обстоятельствах его законным опекателем, я решаю, что он будет делать и когда, как он будет поступать, а также беру на себя обязательства по защите его от всего, что будет мною сочтено опасным и вредоносным — от лишней кружки пива до личностей, желающих невовремя и не к месту схватиться за оружие.

— Но тот, снаружи… — начала Мария Дишер неуверенно, и он кивнул:

— А также от родственников, чье влияние на него мне как служителю Конгрегации кажется тлетворным и разрушающим его душу.

— То есть, — с нетвердой усмешкой подытожил Карл Штефан, — вы нас ставите перед фактом, что с нами в одном доме будет пребывать свободно разгуливающий оборотень, и того, кто попытается возмутиться этим, вы тут же обвините в ереси и исполните приговор на месте?

— Ну, к чему столь мрачно. Я надеюсь на вашу рассудительность и здравый смысл.

— Здравый смысл, — возразил фон Зайденберг, — говорит о том, что находиться поблизости от зверя опасно. В дни моей юности, майстер инквизитор, подобных личностей предъявляли суду, и никакие оправдания не перевешивали того, что он может…

— А вы можете убить невинного, — пожал плечами Курт.

— Не понял, — напряженно произнес тот, и он вздохнул:

— При вас есть оружие, господин фон Зайденберг. Вы обучены с ним обращаться, вы почасту бываете на пустынных дорогах, где вам наверняка попадаются одинокие и, уверен, порою обеспеченные путники. Можете предъявить гарантии того, что вы не отправили в мир иной кого-то из них, дабы поправить свои дела?