Натуралист на Амазонке
Шрифт:
Г-н Данин рассказал нам, что он совершал путешествия в Англию и Соединенные Штаты, а теперь двое его сыновей завершают там образование. Впоследствии я встречал многих предприимчивых португальцев и бразильцев вроде г-на Данина; предмет их стремлений — совершить путешествие в Европу или Северную Америку и послать сыновей туда для получения образования. Земля, на которой выстроен завод г-на Данина, представляла, по его словам, искусственную насыпь на болоте; одна сторона дома была построена на выступе насыпи, выходящем к реке, так что из.гостиных хорошо видна была река с проплывающими по ней судами. Мы узнали, что некогда на этом месте находилось большое и цветущее скотоводческое хозяйство с открытым поросшим травой пространством вроде парка. По воскресеньям сюда, бывало, по суше и по воде, в экипажах и пышных галиотах съезжалось человек по 40-50 провести день у гостеприимного хозяина. После политических смут, о которых я уже упоминал, хозяйство это, как и большинство других в стране, пришло в упадок. Обработанные земли и дороги, к ним ведущие, ныне сплошь заросли густым лесом. Когда мы собрались уходить, господин Данин предложил нам челн и двух негров, чтобы доставить нас в город, и мы попали туда вечером, после дня, богатого новыми впечатлениями.
Немного времени спустя мы вступили во владение нашим новым жилищем. Дом представлял собой квадратное строение,
Мы решили посвятить несколько месяцев планомерному исследованию местности. С трех сторон нас окружал лес. Заканчивался влажный сезон, и большая часть видов птиц кончала линять, а многочисленность и разнообразие насекомых росли с каждым днем. Позади росиньи я нашел после нескольких дней поисков ряд тропинок,, которые вели через лес к дороге на Уну; на полпути находился дом, где жили во время своего пребывания в Пара в 1819 г. знаменитые путешественники Спикс и Марциус. Теперь дом был заброшен, а плантации заросли кустарниками. Окрестные тропы изобиловали насекомыми; тропы укрывала густая тень, и бродить по ним было очень приятно. У самых наших дверей начиналась главная дорога через лес. Она была достаточно широка для двух всадников, едущих рядом, и расходилась в трех направлениях; главная дорога вела в деревню Орен, на расстоянии 50 миль. Когда-то дорога простиралась до Мараньяна, но. давно заброшена и теперь заросла настолько, что даже между Пара и Ореном едва проходима.
Наши поиски мы вели в разных направлениях по этим тропам и каждый день находили много новых и интересных видов. Почти все наше время мы тратили на то, чтобы собирать образцы, препарировать их и делать заметки. Один день настолько походил на другой, что достаточно описания событий какого-нибудь одного дня, включая сюда ряд явлений природы, чтобы дать представление о том, как проходят будни натуралистов на экваторе.
Вставали мы обыкновенно вскоре после рассвета, и Изидору,. подав нам чашку кофе, спускался в город закупить свежей провизии на день. Два часа перед завтраком посвящались орнитологии. В эти ранние часы небо неизменно оставалось безоблачным (термометр показывал 23-24°); обильная роса или влага прошедшего ночью дождя быстро испарялась с мокрой листвы под лучами яркого солнца, восходившего точно на востоке и быстро поднимавшегося прямо к зениту. Вся природа точно посвежела, быстро распускались новые листья и цветы. Иногда там, где накануне вечером виден был лишь однородный зеленый массив леса, наутро какое-нибудь дерево покрывалось цветами — расцвет происходил внезапно, как по волшебству. Птицы были оживлены и деятельны; с плодовых деревьев неподалеку нередко слышался пронзительный крик туканов (Ramphastosvitellinus), Очень часто по утрам, отчетливо вырисовываясь на фоне синего неба, летали на большой высоте стайки попугаев, всегда парами, и щебетали, словно обращаясь друг к другу; пары сохраняли между собой правильные интервалы; впрочем, яркие цвета их на такой высоте не были заметны. Время после завтрака, с 10 часов утра и часов до 2-3 дня, мы посвящали энтомологии: лучшее время для наблюдения за насекомыми в лесу — незадолго до самой жаркой поры дня.
Жара быстро нарастала к 2 часам (33-34°), и к этому времени стихали все голоса птиц и зверей, только с деревьев слышался время от времени резкий стрекот какой-нибудь цикады. Листья, такие влажные и свежие ранним утром, теперь увядали; цветы теряли свои лепестки. Когда мы возвращались, утомленные, после экскурсий домой, соседи наши, индейцы и мулаты, — обитатели открытых хижин с крышей из пальмовых листьев — спали в гамаках или сидели на циновках, не утруждая себя даже беседой. В июне и июле в течение некоторого времени после полудня почти ежедневно шел сильный ливень, приносивший долгожданную прохладу. Очень любопытно было наблюдать, как — всегда одинаково — набегают тучи. Сначала ослабевает и стихает совсем прохладный морской ветерок, который начинает дуть около 10 часов утра и все усиливается, по мере того как солнце поднимается. Зной и электрическое напряжение атмосферы становятся почти непереносимыми. Вялость и томление охватывает все живое, даже обитателей леса. На востоке появляются облака, они собираются кучами, все больше темнея внизу. Весь восточный горизонт почти внезапно чернеет, тьма распространяется вверх и в конце концов заслоняет солнце. Тогда по лесу проносятся сильные порывы ветра, раскачивающие верхушки деревьев; вспыхивает яркая молния. Затем раздается удар грома, и вниз устремляются потоки дождя. Такая гроза быстро прекращается, но иссиня-черные неподвижные тучи остаются на небе до самой ночи. Тем временем вся природа оживает, лишь под деревьями видны кучки опавших лепестков и листьев. К вечеру жизнь опять пробуждается, из кустов и деревьев вновь несется звонкий гомон. На следующее утро солнце снова встает в безоблачном небе, и круг замыкается: весна, лето и осень сменяют друг друга в пределах одного тропического дня. Весь год дни в этой стране более или менее похожи на этот. Небольшое различие существует между сухим и влажным сезонами, но и в сухой сезон, который длится с июля до декабря, обыкновенно бывают ливни, а во влажный, с января до июня, — солнечные дни. По этой причине периодические явления жизни растений и животных не происходят примерно в одно и то же время для всех видов или особей какого-либо данного вида, как в умеренных странах. Здесь нет, конечно, никакой зимней спячки, поскольку сухой сезон не слишком засушлив, нет и летней спячки, как в некоторых тропических странах. Растения не цветут, не роняют листья в одно и то же время, птицы тоже не линяют, не спариваются, не высиживают птенцов одновременно. В Европе лесной ландшафт во всякое время года — весной, летом, осенью, зимой — выглядит по-своему. В экваториальных лесах пейзаж одинаков или почти одинаков в любой день в году: набухание почек, цветение, плодоношение, листопад всегда продолжаются — не у одного, так у другого вида. Деятельность птиц и насекомых не прекращается, у каждого вида имеются свои собственные сроки; так, например, колонии ос не вымирают ежегодно, оставляя одних только маток, как в холодных странах; наоборот, смена поколений и колоний происходит беспрерывно. Нет ни весны, ни лета, ни осени, но в каждом дне сочетаются все три времени года. Так как день и ночь всегда имеют равную продолжительность, ежедневные атмосферные возмущения нейтрализуются до наступления следующего утра; солнце проходит свой путь по самой середине небосвода, дневная температура колеблется на протяжении всего года в пределах 2-3°. Как величественно на экваторе в своем совершенном равновесии и простоте шествие Природы!
Вечера наши были заполнены обыкновенно тем, что мы приводили в порядок коллекции и делали заметки. Обедали мы в 4, а чай пили около 7 часов. Иногда мы отправлялись в город поглядеть, как живут бразильцы, или развлечься в обществе европейцев и американцев. Так проходили дни с 15 июня до 26 августа. За это время мы совершили две дальние экскурсии на берега протока, Магуари, расположенного в лесных дебрях, милях в 12 от Пара, чтобы посетить рисовую крупорушку и лесопильню, которыми владел американец м-р Аптон. Я расскажу кое-что о происшествиях, случившихся во время этих экскурсий, и об интересных наблюдениях по естественной истории и над обитателями этих внутренних протоков и лесов.
Первую нашу экскурсию на крупорушку и лесопильню мы совершили по суше. Проток Иритири, на берегах которого они стоят, соединяется с рекой Пара другим, более крупным протоком Магуари, так что туда можно добраться и водой, но для этого приходится сделать круг около 20 миль. Мы вышли на восходе солнца, взяв с собой Изидору. Дорога сразу же за Назаретом углубилась в лес, так что уже через несколько минут мы очутились в тени. На некотором расстоянии путь наш проходил по вновь выросшему лесу — первобытный лес около города был когда-то расчищен или прорежен. Новый лес был густ и непроходим из-за тесного расположения молодых деревьев и массива тернистых кустарников и лазящих растений. Заросли эти кишели муравьями и муравьеловками; там часто встречалась также одна маленькая раздувающая горло птичка — манакин, которая изредка перелетает через дорогу, издавая странный звук, производимый, как я полагаю, крыльями и напоминающий стук маленькой деревянной трещотки.
Через милю-полторы характер растительности начал меняться, и мы очутились в первобытном лесу. По виду он резко отличался от тех болотистых участков, какие я уже описывал. Местность здесь была несколько более возвышенная и неровная, многочисленные болотные растения с их длинными и широкими листьями отсутствовали, и, хотя деревья стояли реже, подлеска было меньше. По этой дикой местности дорога тянулась 7-8 миль. Такой лес без перемен простирается до самого Мараньяна и в другие стороны, как нам говорили, на расстояние около 300 миль к югу и востоку от Пара. Уходя в лощину, дорога почти всякий раз пересекала ручей, через прохладную, темную в тени листвы воду которого были переброшены древесные стволы. Землю покрывал не только ковер плаунов, как обычно, но и массы растительных остатков и толстый слой опавших листьев. Кругом росло множество разнообразных плодов, в том числе много форм бобов: одни стручки были с фут длиной, плоские и мягкие, точно кожаные, другие — твердые, как камень. В одном месте мы видели много больших полых деревянистых сосудов, которые, по словам Изидору, падали с дерева сапукаи. Их называют обезьяньими чашами (cuyas de macaco) -это семенные коробочки, заключающие в себе орехи, которые продаются под тем же названием на Ковент-Гарденском рынке (в Лондоне).
Наверху сосуда находится круглое отверстие, к которому в точности подходит естественная крышечка. Когда орехи созревают, крышечка отстает, тяжелая чаша с грохотом падает, и орехи рассыпаются по земле. Дерево, на котором растут орехи (Lecythisollaria), огромной высоты. Оно находится в близком родстве с бразильским орехом (Bertholletiaexcelsa), семена которого также заключены в больших деревянистых сосудах, но сосуды эти не имеют крышки и падают на землю в целом виде. Поэтому орехи (Lecythis) настолько дороже бразильских. Сапукая встречается, вероятно, не реже, чем Bertholletia, но ее орехи при падении рассыпаются, и их съедают дикие животные, а полые семенные коробочки бразильского ореха в целости и сохранности собираются туземцами.
Больше всего привлекали нас исполинские деревья. Вообще деревья здесь не отличались особенно толстыми стволами; куда более замечательным свойством, нежели толщина, было то, что они достигали большой высоты, одинаковой, кстати, для всех деревьев, не давая ветвей; впрочем, через какую-нибудь восьмую часть мили встречались настоящие гиганты. Одно такое чудовищное дерево монополизирует некоторое пространство вокруг себя, и, за исключением гораздо более мелких особей, ни одному дереву не удается обосноваться в его владении. Цилиндрические стволы больших деревьев имели обыкновенно от 20 до 25 футов в окружности. Фон Марциус упоминает об измеренных в районе Пара деревьях, относящихся к различным видам (Symphoniacoc -cinea, Lecythis sp. и Crataeva tapia); они имели от 50 до 60 футов в обхвате в том месте, где становились цилиндрическими. Высота громадных колоннообразных стволов до нижней ветви была никак не меньше 100 футов над землей. М-р Ливенс, работавший на лесопильне, говорил мне, что там нередко случалось обтесывать для распиловки бревна длиной в 100 футов из пау-д'арку (лучного дерева) и масарандубы. Полная высота этих деревьев, включая крону, достигает, пожалуй, 180-200 футов; там, где стоит одно из них, громадный купол листвы возвышается над прочими лесными деревьями, точно купол собора над зданиями города.