Натуралист на мушке
Шрифт:
Следующая сцена была посвящена тому, как мы с Ли катаемся на лодке, и по ходу нашей водной прогулки я должен был рассказать о том, что натуралисту-любителю нет смысла тратить большие суммы денег на приобретение сложного, дорогого оборудования, поскольку, проявив немного смекалки, можно приспособить для своих потребностей предметы домашнего обихода. Так, например, из проволочной вешалки получается хорошая кошка, которая позволит вам вытаскивать на берег водоросли из центра пруда. Ведь, как хорошо известно любому натуралисту-любителю, в любом водоеме самые ценные экземпляры водорослей растут непременно в самом центре и, чтобы до них добраться, требуется какое-нибудь приспособление. Но снять эту идиллическую картину нашего с Ли катания на лодке по тихому пруду, в соломенных шляпах, оказалось значительно труднее, чем можно было себе представить. Прежде всего лодка оказалась вовсе не такой уж и большой, и, когда мы с Ли заняли свои места, на корме почти не осталось свободного пространства для кого-либо еще. И вот, после того как в лодку, кроме
Оставив за спиной разбухший от дождей пруд, а вместе с ним и холодную, мокрую Англию, мы перенеслись через Атлантику в то место, которое американцы по известным лишь им самим причинам называют Большое Яблоко, — в город Нью-Йорк. Здесь под присмотром Полы, чутким руководством Эластера и с помощью оператора Роддерса мы собирались показать, что настоящему натуралисту-любителю даже гигантский современный город может предоставить немало интересных объектов для исследования. Эластер приветствовал нас в своем неповторимом стиле — широкая улыбка, блестящие глаза, голова, склоненная набок (на это раз ловкий палач затянул ему узел под левым ухом).
— Черви, — произнес он по ходу приветствия, — черви, копошащиеся на земле, чувствуя как дождевые струи кладбище много жизни на кладбище.
Я попытался представить себе все кладбища, на которых когда-либо бывал, — строгие и белые, словно больничные палаты, заросшие мхом и лишайником, где приходится прокладывать себе путь мачете, чтобы добраться до надгробий и прочитать стершиеся от времени надписи под выпуклыми барельефами. Но мне ни разу не приходилось переворачивать могильные плиты в поисках живых существ. Однако сама идея поиска жизни на кладбище была достаточно свежей и вполне достойной того своеобразного черного юмора, который порой пробуждался у Эластера. Итак, мы отправились на кладбище Кал вари.
Это было достаточно необычное кладбище: помимо обычных надгробий, которые ставят над могилами плебеев, здесь были и монструозные мини-мавзолеи, представлявшие собой нечто среднее между Акрополем и собором Святого Павла, где, насколько я мог судить, покоились бренные останки, преимущественно с такими именами, как Луиджи Вермичелли или Гвидо Пармезан. Кладбище располагалось на пологом склоне холма, и каждый памятник усопшему был белым и чистым, словно свежевыпавший сжег или только что вылезший из земли гриб. После того как вы окинули взглядом обширную перспективу надгробий, возникало достаточно жуткое впечатление, когда в поле вашего зрения попадали очертания нью-йоркских небоскребов, словно бы расширявших границы кладбища и являющихся его зеркальным отражением. Вы не смогли бы сказать точно, где кончались небоскребы и начинались могилы. Возникало даже такое впечатление, что небоскребы — это гигантские мавзолеи, и вы спрашивали себя, зачем расходовать столько драгоценной земли для того, чтобы выставлять напоказ своих мертвых. Однако, как оказалось, я ошибался, поскольку мы обнаружили на кладбище множество свидетельств жизни. Не только черви усердно рыли здесь свои ходы, разрыхляя и проветривая почву; кроме них, фазаны и канадские казарки выводили птенцов между могил, а лисицы и еноты выращивали свое потомство под сводами мавзолеев, укрывающих огромное количество итальянских мертвецов. «Как это мило, — подумал я, — что даже здесь, в Нью-Йорке, ты можешь умереть с утешительной мыслью, что теплый, дружелюбный енот будет растить детей над твоим остывшим телом».
Я полагаю, было вполне закономерно, что после этого чудовищного скопления мертвецов мы отправились на городскую мусорную свалку. Было весьма поучительно увидеть, какое огромное количество отбросов создает обширный конгломерат человеческих существ, проживающих на ограниченном пространстве и проявляющих такую расточительность, на которую способны только люди. Перед нами лежала огромная, разноцветная, разлагающаяся гора мусора, пополняющаяся каждый час. У меня часто вызывала отвращение человеческая расточительность, поскольку я видел, как в Африке и Южной Америке люди используют фрагменты консервных банок, обрывки веревки и клочки бумаги размером с ноготь для своего выживания, и в то же время в тех же самых странах, например в Аргентине, из окна гостиницы я видел, как подо мной провозили тележку с отбросами, наполненную почти не тронутыми батонами хлеба, кусками мяса толщиною с том Британской энциклопедии, где была вырезана лишь середина, горами бобов и овощей, которых хватило бы на то, чтобы в течение многих месяцев кормить не одну индейскую деревню. В Северной Америке мне не раз приходилось видеть целые семьи, глядя на которые я думал по своему невежеству, что все ее члены страдают от тяжелого нарушения обмена веществ, и лишь позже я узнал, что их необыкновенная тучность вызвана исключительно перееданием. Попади они миссионерами на далекие тропические острова, то-то было бы радости у местного племени. Но, конечно же, для чаек эта гигантская мусорная куча была лучшим рестораном в Нью-Йорке, и они слетались сюда тысячами, кружили, кричали, дрались друг с другом, пикировали на кучи отбросов, заметив лакомый кусочек. Было некоторым утешением думать, что, по крайней мере, эта чудовищная свалка обеспечивает пищей крылатые батальоны
Итак, мы продолжали наши съемки в этом одном из самых отталкивающих, грязных, красивых и необычных городов планеты. Мы сняли, как я уже сказал, представителем дикой природы на кладбище и на городской свалке, затем мы показали, как живут в трущобах бродячие собаки и кошки, как выживают в каменных джунглях голуби и крысы, и нам также удалось продемонстрировать то, что даже на пятнадцатом или двадцатом этаже, в квартире из бетона, стекла и хромированных рам, вы все равно можете найти щетинохвосток в своем телевизоре, тараканов на ковре и мышей между стенными панелями.
Затем наступил великий день, названный нами Днем Битвы у 87-го квартала.
Среди многих людей, оказывавших нам помощь, была очаровательная женщина натуралист Хелен Росс Рассел, которая в течение многих лет изучала флору и фауну Большого Яблока и написала несколько интереснейших книг, посвященных данной теме. Она точно знала, на каком небоскребе гнездятся сапсаны, где скорее всего можно найти крыс и на каком поле для гольфа еноты постоянно воруют мячи. При таком запасе эзотерических знаний ее помощь была просто неоценимой. Среди всего прочего мы хотели показать, какое количество живых существ можно встретить на незастроенных участках земли, которые в Америке называют просто пустырями. Просто удивительно, что даже в самом центре больших городов природа берет свое, проводя незаметное контрнаступление. Мхи и лишайники обычно проникают первыми, за ними следуют сорняки, а затем даже деревья начинают пробиваться между кирпичами и строительным мусором. Стоит растениям захватить плацдарм, как на них поселяются беспозвоночные — многоножки, пауки, улитки, за которыми сразу же появляются птицы, мыши, а иногда жабы и змеи. Таким образом, даже обычный пустырь может порадовать натуралиста-любителя различными представителями флоры и фауны.
Эластер подыскал для наших съемок отличный пустырь. Он находился на углу 87-й улицы и был огорожен с двух сторон высокими стенами домов, а с двух других находились городские улицы, по которым следовал непрерывный поток автомобилей. Сам пустырь по большей части использовался владельцами собак для выгула своих питомцев, поэтому вся его территория была, мягко говоря, прилично удобрена. Заваленный строительным мусором, пустыми консервными банками и старыми вывесками — на одной из них было написано «Полицейский участок», — он весь орос сорняками, и здесь даже имелось несколько достаточно высоких деревьев. В некоторых местах образовались большие лужи, которые использовались всеми окрестными голубями и воробьями как бары прохладительных напитков и плавательные бассейны. Итак, на нашем пустыре обитали муки, улитки, многоножки, птицы и собаки, а по ночам здесь, конечно же, разгуливали мыши, крысы и кошки. Однако у пустыря имелся один существенный недостаток — на нем не было гусениц коконопрядов. Это их и погубило.
Коконопряды — одни из главных вредителей зеленых насаждений в США, но, несмотря на то что они доставляют столько хлопот, это не мешает им быть весьма милыми созданиями (так же, как это бывает и с людьми). Самка коконопряда после спаривания откладывает яйца, в которых формируются гусеницы, но они не выходят, а остаются лежать в состоянии покоя до следующей весны. Они способны выдерживать очень низкие температуры, заменяя часть жидкостей своего тела веществом под названием глицерин, который для гусениц коконопрядов служит как антифриз. С приходом весны гусеницы коконопрядов дружно выходят из яиц и, как одна семья (а они ею и являются), начинают плести себе шатер для житья. Эти шатры имеют большое значение для гусениц, поскольку они выполняют [юль своеобразных миниатюрных теплиц. Они ориентированы таким образом, чтобы получать максимум тепла от утреннего и полуденного солнца. Ученые установили, что, когда температура наружного воздуха составляет всего 11 °C, температура в колонии гусениц, пребывающих под своим шелковым пологом, доходит до 39 °C.
Когда гусеницы покидают шатер, направляясь к местам кормежки на листьях своего домашнего дерева, они тянут за собой тонкую шелковую нить, выходящую из прядильной железы на нижней губе. Передвигаясь между ветвей, они создают таким образом шелковые пути, которые расширяются и обновляются идущими по их следу братьями и сестрами. Но это только начало истории. Теперь мы приближаемся к описанию одного экстраординарного исследования, приоткрывшего завесу тайны над своего рода естественно-научной детективной историей. Как утверждают ученые, они установили, что каждая гусеница оставляет на своем шелковом пути пахучий след, который сообщает ее родне, где проходит кратчайший маршрут к еде, таким образом, эти шелковые пути являются еще и пахучими указателями к самым обильным запасам зеленого корма. Ученых заинтересовало, какое именно вещество выделяет гусеница из железы, расположенной в хвостовой части ее живота, которое действует как направляющий запах. Примерно так же, как аромат духов «Chanel № 5», оставленный в комнате красивой женщиной, говорит о возможном любовном свидании, запах гусениц указывает на местонахождение продовольственного склада. Два этих аромата действуют по одному и тому же принципу, но служат разным целям. И тут одна женщина-исследователь, наделенная большим интеллектом и интуицией, по имени Дженис Игерли, сделала интереснейшее открытие. Она заметила, что одна из ее подопытных гусениц ползет по следу, оставленному карандашом в блокноте. Может быть, что-то содержащееся в карандашном грифеле напоминает этот неуловимый аромат гусениц?