Натюрморт на ночном столике
Шрифт:
Я прощупала конверт, изучила его, не вскрывая, но кроме маленького шарика внутри ничего не ощутила. Может, открыть? Никогда раньше такого не делала, но ведь раньше нам и не приходили никакие подозрительные послания. Почерк, случайно, не тот же? Может, это одна и та же рука выводила на конверте «Райнхарду лично» и «Я. Т. Л.» на сердечке?
Ох, невыносимо! Так, пока детей и Райнхарда нет дома, надо действовать!
Открыть конверт перочинным ножом незаметно не получится: бумага слишком тонкая, обязательно порвется. Придется держать письмо над паром. Никогда еще мне
Кто же, интересно, осыпает моего благоверного драгоценными каменьями? К чему все это вместе с красной розой? Моя мать как-то сказала, что жемчуг — это к слезам.
Может, у Райнхарда был увлекательный роман, он подарил ей жемчужное колье, а потом подружка сбежала, но теперь одумалась и вот возвращает своему бывшему подарок как доказательство своей любви? Тысячи подобных мыслей проносились в моей бедной голове. А мне-то, главное, что теперь делать? Заклеить конверт и положить его мужу на письменный стол как ни в чем не бывало? Или спрятать драгоценную бусину и никому ничего не рассказывать?
Мои мучительные раздумья прервал телефонный звонок. Я рассеянно подняла трубку и пробормотала: «Алло?»
Через секунду чужой, незнакомый голос произнес:
— Аннароза, это ты?
Не может быть! Моя разлучница, соперница перешла в наступление! Она мне теперь еще и домой звонит!
Но это была моя сводная сестра Эллен. Она путешествовала на автобусе с учениками своих вечерних курсов и случайно оказалась в нашем городе. У нее оставалось немного свободного времени до отъезда, и она предложила встретиться в каком-нибудь кафе. Ну что мне оставалось? Дети скоро должны были вернуться из школы, поэтому я забрала Эллен на машине с рыночной площади к нам домой. Честно говоря, мне любопытно было встретиться с ней после стольких лет.
Сестра моя была уже седая, но свои длинные волосы она распустила как девочка. Прическа не шла ко всему ее облику, к явно собственноручно сшитому бледно-голубому костюму и сандалиям на плоской подошве. Приглядевшись, я поняла, как она похожа на нашего общего папеньку. Мы обе были смущены, но Эллен искренне радовалась этой неожиданной встрече:
— У меня ведь кроме тебя, собственно, и родственников-то не осталось, — призналась она. — Жалко, что мы так мало общаемся, не хотелось бы совсем потерять тебя из виду. Да, кстати, до чего ж ты похожа на нашего папу!
Спасибо, конечно, но только сестрицын визит пришелся совсем некстати. Надо что-нибудь быстренько приготовить детям, и я едва успеваю сварить макароны. В доме все кувырком, кругом — беспорядок! Растерянно извиняясь, я привела сестру на кухню и полезла в холодильник в надежде отыскать там хоть каких-нибудь завалящих мидий, чтобы было чем облагородить макароны. Но ничего не нашла. Эллен между тем восторгалась нашим жилищем, добровольно вызвалась настрогать салат из одеревеневшей редиски, и скоро
Пришли дети, и мы вчетвером уютно и по-дружески пообедали на кухне. Йост был в восторге, когда незнакомая тетя научила его в мгновение ока измельчать большими синими столовыми ножницами длинные спагетти. А я узнала, что сестра некоторое время назад овдовела, после чего стала страстной путешественницей и решила изменить свою жизнь. Потом я сварила кофе. Эллен торопилась, и я повезла ее обратно на площадь, откуда отходил автобус.
— Смотри, у меня тут с собой фотографии, — произнесла она, роясь в своей нелепой белой лакированной сумке, — сегодня можно совсем недорого сделать копию со снимка.
Я люблю старые фотографии, особенно пожелтевшие, с загнутыми, помятыми краями. Такие снимки можно найти в коробке из-под шоколадных конфет, что досталась в наследство от бабушки. Перед отъездом Эллен разложила на липком столе передо мной изображения наших родственников: мои дед и бабка с отцовской стороны в отпуске на горе Брокен, мой отец, босиком, в одних плавках, с лопатой в руке, стоит рядом со своей маленькой дочкой Эллен и ротвейлером. Мать Эллен в подвенечном платье. Какие-то давно почившие дядюшки и тетушки. Я, конечно, была заинтригована и благодарна, даже о жемчужине забыла и выслушала рассказ о каждом из этих людей, кто чем был интересен.
— Жаль, что сейчас редко делают семейные фотографии, — заметила я. — Оно и понятно, фотография-то больше не чудо, сегодня фотографируют все и чуть не каждый день. А вот когда нужно запечатлеть действительно важный момент, об этом забывают. Да и семьи такие нынче пошли, даже на праздники вместе не собираются. Вот и у нас, например, нет ни одного снимка, где бы мы с тобой вместе были с нашим папой.
— Упущенного уже не наверстаешь, — вздохнула Эллен сентиментально.
Я запротестовала: если можно сделать копию со снимка, то почему не фотомонтаж?
— Не так это просто, — отвечала сестра. — Кстати, почему бы тебе лучше не нарисовать все наше семейство вместе? Если тебе превосходно удается живопись на стекле, так, может, стоит попробовать: изобразить всех родственников, и живых и покойных, в саду?
Открыв рот, я уставилась на Эллен. Вот это идея! Так и вижу: четыре деда, четыре бабушки сидят в легких плетеных креслах, а вокруг стоят дяди и тети, моя мать, мать Эллен, наш отец, мой рано умерший брат Мальте, Райнхард и мои дети! Гениально!
Поздно вечером, когда измученный Райнхард ужинал, я рассказала ему об Эллен и, не спуская с него глаз, незаметно подсунула заклеенный конверт.
Райнхард проглотил остатки макарон, выслушал меня как-то даже благожелательно, предсказал дождь и наконец без малейшего любопытства открыл конверт. Жемчужина покатилась по столу.
— Что это? — произнес муж.
— Дай посмотреть! — отозвалась я с самым невинным видом и уставилась на драгоценность, будто видела ее впервые.
— Ничего себе! — присвистнул мой благоверный. — Парнишка пошел в атаку! А я-то наделся, что Лара его уже отшила.