Научи меня дышать
Шрифт:
Его раздражали ее вопросы. Постоянная отстраненность. И неотрывное пребывание с дочерью.
— Или ты делаешь молча то, что я говорю. Или я отправлю тебя в дом твоих родителей. Одну. Ты же мечтаешь вернуться.
— Новый способ шантажа?! Просто скажи, кто этот мальчик? — она развернулась к мужчине лицом. Взяла в ладони его голову. У нее тоже появились способы воздействия. И это проявление интереса к нему. Сергей словно терялся, впитывая каждый ее жест или взгляд, — Это сын Алины?
— Я отвечу. Пока ты раздеваешься. — он сел на кровать. Расстегнул пуговицы рубашки. И наблюдал. — Начинай, Элина. Мои ответы, на твое полное обнажение.
Она медленно начала стягивать с себя шарфик. Тобольский облизал губы. Полностью снял рубашку. Встал. И нетерпеливо дернул тонкую ткань ее блузки. Двумя руками разодрал полностью, оголяя грудь.
— Алина уехала, и отказалась от Богдана. Теперь этот малыш наш с тобой сын. А ты медлишь, дорогая. — Он толкнул ее к кровати. Поставил в коленно-локтевую позу и шлепнул по попе.
Элина вздрогнула, но промолчала. Горло сдавило. И не было сил сопротивляться.
— Не смей думать о других в моем доме! Поняла?! — он почти кричал. Оттолкнул ее от себя и вышел. Редко, но эмоции брали верх. И все же. Элина ничего не знала, что происходит в мире. Как живут те, кто теперь так далеко. Материнство, собственное здоровье какое-то время были лишь ширмой от реальности. Люди, с которыми она хоть немного сближалась, исчезали. Связи с родными не было. Все зря! Вся жизнь не такая, какой хотелось ее видеть!
Элина посмотрела на себя в зеркало. Разодранная одежда. И большущие зеленые глаза. Смахнула выступившие слезы.
— Я не размазня. И реветь больше не стану. Надо найти способ выбраться, или хоть как-то связаться с миром. И Я найду этот способ. Никто меня не остановит!
Тобольский проживал свою какую-то тайную жизнь. И теперь Элина точно знает, этот замок и есть его единственный настоящий дом. И здесь он желает воспитывать свою дочь и внука. Здесь он может абсолютно все! Безграничная власть. И она является лишь маленьким звеном всех его возможностей. Подчинение или все же сопротивление?
Но как же Дима? Он знает, что его сын теперь стал сыном Тобольского? Он ищет ее? Или сына? Где все те, кто были рядом? Она ничего не знает. Ничего!
27
Элина стояла посреди небольшого помещения, больше похожего на кладовку. Но только по всему полукругу кирпичной стены тянулись полочки с дискетами. Она держала в руке крошечный фонарик. И это был единственный источник света. Не сразу, но Элина заметила направление необычных исчезновений Сергея. В углу стоял металлический столик. А на столике большой стационарный компьютер.
— Что это за место? — прошептала Элина, когда услышала звук раздвигающейся дверцы. В помещение вошел Тобольский. Склонив голову, и поглядывая на жену исподлобья. Руки в карманах светлых брюк. Желваки на скулах играют. Мышцы на руках бугрятся от напряжения.
Впервые за все время нахождения рядом с Тобольским, Элина испугалась. Холод волной прокатился по спине.
—
— Мне все равно.
— Судя по тому, как ты побледнела. Тебе не все равно. — подошел. Такая тишина. Или это в ушах звенит от странного потяжелевшего воздуха в маленькой коморке. Элина словно на мерзкого жука наступила. Она сделала то, что реально теперь угрожает ее жизни.
Мужчина спрятал за ушко локон выбившихся золотых волос. Приподнял за подбородок. Сейчас он снова тот самый Тобольский, который угрожал всем ее близким. Тот из-за кого Диана сделала ее инвалидом. Он тот, кто угрожал когда-то ее отцу. Тот, кто хотел снести детский дом и уничтожить поселок. Сжал ее подбородок больнее. Стальные пальцы и холодные опасные глаза.
— Сергей, я здесь и этого уже не изменить.
— Умоляй меня, и дай повод оставить тебя в живых.
Она молча мотнула головой. Отрицая. Попятилась и уперлась спиной в стену.
— Я дал тебе все. Все то, что не смог бы осуществить никто другой! Я ублажал твои прихоти. И привел в свой дом.
— Ты заставил меня приехать в этот дом.
— Какая же ты сука, Элина! — он сжал зубы и уткнулся лицом в ее макушку. Рукой сжал горло и давил. Поднимал так, что она уже стояла на носочках. Вцепилась в его руки ногтями. — Я тебе позволил жить. И позволили жить тем, кого ты так сильно любишь. Ради него, да? Все это ты делала лишь ради него. Но получается, что сделка для меня не имеет смысла. Что ты искала, Элина?
— Я просто осматривала дом! — он отпустил ее. И отшвырнул к стене.
— Могу запереть тебя здесь. Звукоизоляция идеальная. Умрешь тихо и мучительно. Ты надеялась, я так скажу? — он подхватил Элину на руки. И понес прочь. — Нет, милая, я слишком многое сделал. А ты еще не все отработала. Не надоела мне. Будешь сидеть в комнате, голая и выполнять все мои желания. Долго и много.
Он как тряпичную куклу закинул ее в комнату. Элина вскрикнула и упала на пол. Но не успела очухаться, как ее за волосы приподняли на ноги.
— Ты еще не знаешь меня настоящего. Не видела ничего! Так вот, время пришло. Зачем ты рыскаешь по дому?! Что ты выискиваешь?!
— Ничего! Ты никогда не отвечаешь на мои вопросы! Я хочу общаться с родителями, с сестрой! Я хочу быть твоей женой, а не вещью! Сколько раз ты будешь спрашивать одно и тоже?!
— Знаешь, я знаю как тебя вразумить. Ведь все же было хорошо. Элина! Ты все портишь!
— Это не так! Я просто смотрела дом!
— Скажи, ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему Соболев жив? И ты прекрасно знаешь о ком я. — он снова разорвал на ней одежду. Снова сверили безумным взглядом. Элина молча попыталась отвернуться. — Ты же не в курсе того, что происходит далеко от этого дома. Даже не знаешь, жив ли ОН еще? — уточнять о ком речь даже не нужно было. Она, как дикая кошка набросилась на мужчину, вцепилась в его волосы.
— Ты врешь?! Ты не настолько всевластен, чтобы управлять жизнями людей!
— Я могу закопать того, кто мешает мою спокойствию. И ты это очень хорошо понимаешь. От чего столько ярости в глазах. Больно, милая?
— Скажи, что он жив? Скажи это! Потому что смысл в том, что без НЕГО я жить не буду.
— ОН НЕ МОЖЕТ БЫТЬ НАСТОЛЬКО ВАЖЕН ДЛЯ ТЕБЯ! — теперь он зарычал во все горло. Так громко, что казалось сейчас потрескается весь хрусталь в доме. Она сказала то, что не должна была говорить. Но молчать больше не было сил.