Научная фантастика. Ренессанс
Шрифт:
Я признался:
— В двенадцать лет я перенес рак.
Я рассказал ей все. Я наблюдал за выражением ее лица и увидел ужас, сменившийся сомнением.
— Ты мне не веришь?
Она ответила, запинаясь:
— Ты говоришь об этом как о самой банальной вещи. Восемнадцать лет? Как ты можешь так просто сказать: «Я потерял восемнадцать лет»?
— А как я должен говорить это? Я не пытаюсь вызвать у тебя жалость. Я просто хочу, чтобы ты поняла.
Когда я начал рассказывать о нашей с ней встрече, у меня внутри все сжалось от страха, но я продолжал говорить. Через несколько секунд я увидел в глазах Джулии слезы и почувствовал себя так, словно меня пырнули ножом.
— Прости. Я не хотел причинить тебе боль. — Я не знал, обнять ее или тут же предложить ей расстаться. Я не сводил с нее взгляда, но комната поплыла у меня перед глазами.
Она улыбнулась:
—
По субботам Джулия отдыхала, но мне нужно было на работу к восьми. Я уходил в шесть, она сонно поцеловала меня на прощание, и всю дорогу до дома я чувствовал себя невесомым.
Должно быть, я глупо улыбался каждому посетителю, но сам едва замечал это. Я строил планы на будущее. Я не разговаривал с родителями уже девять лет, они даже не знали о лечении Даррэни. Но теперь все на свете казалось мне возможным. Я могу прийти к ним и сказать: Это я, ваш сын, воскресший из мертвых. Вы действительно спасли мне жизнь тогда, много лет назад.
Придя домой, я обнаружил на автоответчике сообщение от Джулии. Прежде чем просмотреть его, я решил начать готовить обед. Было какое-то странное удовольствие в том, чтобы заставлять себя ждать, в предвкушении воображать ее лицо и голос.
Я нажал на кнопку «Воспроизведение». Лицо Джулии оказалось не совсем таким, каким я представлял его себе.
Я не понимал ее слов, и мне приходилось останавливать запись и перематывать назад. Отдельные фразы вонзались мне в память. Слишком необычно. Слишком ненормально. Нет ничьей вины. Мои объяснения прошлой ночью не были совсем уж напрасными. Но когда у Джулии появилось время все осмыслить, она обнаружила, что не готова к взаимоотношениям с четырьмя тысячами мужчин и женщин.
Я сидел на полу и думал, что мне чувствовать: обжигающую боль, обрушившуюся на меня, или что-нибудь еще, по желанию. Я знал, что могу обратиться к настройкам протеза и сделать себя счастливым — счастливым, потому что я снова «свободен», счастливым, потому что мне лучше без Джулии, счастливым, потому что ей лучше без меня. Или просто счастливым, потому что само по себе счастье ничего не значит, и, чтобы достичь его, мне достаточно всего лишь накачать мозги лей-энкефалином.
Я сидел, вытирая с лица слезы и сопли, пока на кухне горели овощи. Запах навеял мысли о прижигании раны.
Я оставил все как есть, я не притронулся к регуляторам, но помнил о том, что могу все изменить. И тогда я понял, что, если бы пошел к Люку де Врие и сказал: я здоров, мне больше не нужна возможность выбирать, я все равно никогда не смог бы забыть, откуда взялись все мои чувства.
Вчера ко мне приезжал отец. Мы мало говорили, но он пока не женился во второй раз, так что даже пошутил: не пойти ли нам вместе прогуляться по ночным клубам.
По крайней мере, я надеюсь, что это была шутка.
Наблюдая за ним, я думал: он там, у меня в голове, и мать тоже, и десять миллионов предков, людей, протолюдей, таких далеких, что даже представить сложно. К ним добавились еще четыре тысячи, ну и что с того? Всем приходится создавать свою жизнь из одинакового материала: отчасти общего, отчасти индивидуального, отчасти скорректированного бесконечным естественным отбором, отчасти смягченного свободой выбора. Мне просто пришлось несколько более прямо взглянуть правде в глаза.
И я мог продолжать так жить, балансировать на тонкой грани между бессмысленным счастьем и бессмысленным отчаянием. Может быть, мне повезло; может быть, лучший способ удерживаться на этом узком мостике — ясно понимать, что находится с той и с другой стороны.
Перед тем как уйти, отец выглянул с балкона на реку Параматта. В воде отчетливо виднелись пятна нефти, мусор, отходы.
Отец с сомнением спросил:
— И ты счастлив в этом месте?
— Мне здесь нравится, — ответил я.
Майкл Суэнвик
Яйцо грифона
Майкл Суэнвик (р. в 1950 г.) — один из ведущих современных фантастов. Его литературным дебютом, состоявшимся в 1980 г., стали рассказы «Гинунгагап» («Ginungagap») и «Праздник святой Дженис» («The Feast of St. Janis»). Название «Гинунгагап» содержит отсылку к северной мифологии и буквально означает первичный хаос, а метафорически — черную дыру. Рассказ появился в специальном выпуске журнала «Triquarterly», посвященном научной фантастике. «Праздник святой Дженис», своеобразный реверанс Джину Вулфу, был опубликован в антологии «Новые измерения 11» («New Dimensions 11») под редакцией Марты Рэндалл и Роберта Сильверберга. Первый роман Суэнвика, «В зоне выброса» («In the Drift», 1985), написан в жанре альтернативной истории и посвящен последствиям ядерной катастрофы. Он вышел в серии Терри Карра «Асе Specials», представлявшей таких мастеров слова, как Уильям Гибсон с «Нейромантом» («Neuromancer») и Ким Стенли Робинсон с «Диким берегом» («Wild Shore»). С тех пор Суэнвик пишет по роману в три-четыре года. Среди них «Вакуумные цветы» («Vacuum Flowers», 1987); «Путь прилива» («Stations of the Tide», 1991), завоевавший премию «Небьюла» как лучший роман; «Дочь железного дракона» («Iron Dragon's Daughter», 1993) — «техно-фэнтези», по определению самого автора; остросатирический «Джек Фауст» («Jack Faust», 1997) и «Кости Земли» («Bones of Earth», 2002), в основу которого лег рассказ «Скерцо с тираннозавром» («Scherzo with Tyrannosaur»), получивший премию «Хьюго».
Рассказы Суэнвика объединены в сборники «Ангелы гравитации» («Gravity Angels», 1991), «География неведомых земель» («Geography of Unknown Lands», 1997), «Лунные гончие» («Moon Dogs», 2000), «Сказания Старой Земли» («Tales of Old Earth», 2000), «Букварь Пака Элешира» («Puck Aleshire's Abecedary», 2000). Кроме того, перу Суэнвика принадлежит два серьезных критических эссе: одно о научной фантастике — «Постмодернизм: руководство пользователя» («User's Guide to the Postmoderns», 1985), другое о фэнтези — «В традиции…» («In the Tradition…», 1994). Наконец, Суэнвик известен как лучший современный рецензент фантастики малой формы.
О рассказе «Яйцо грифона» сам автор говорит следующее: «Мне запомнилась картинка, которую как-то принес домой мой отец-инженер. На ней был изображен лунный кратер, стены которого имели форму террас. Четверть века спустя этот образ стал зерном, из которого проклюнулся рассказ о лунной колонии. Этот кратер всегда казался мне чем-то очень реальным — как будто в детстве мне пообещали, что я увижу его наяву». По завершении работы над рассказом Суэнвик планировал приступить к написанию романа «Дочь железного дракона» и знал, что не скоро вновь обратится к научной фантастике, поэтому вложил в «Яйцо грифона» огромные усилия и, по его словам, собрал колоссальное количество научного материала, который использовал лишь частично. Писатель даже рисовал карты и схемы. Чтобы создать нечто убедительное и объемное, говорит Суэнвик, нужно детально изучить это нечто и убедить себя в том, что оно реально.
47
Пер. В. Полищук.
Солнце осветило горы. Гюнтер Уэйл вскинул руку в приветствии и, когда яркий свет ударил в лицо, сощурился на тот короткий миг, который понадобился щитку-визору его шлема, чтобы поляризоваться.
Уэйл вез топливные стержни в промышленный парк кратера Чаттерджи. Реактор В кратера Чаттерджи за сорок часов перед восходом вошел в критический режим, угробив пятнадцать дистанционников и микроволновое реле и ударной волной повредив все производства парка. К счастью, система предусматривала вероятность аварии. К тому времени, как над хребтом Ретика [48] взошло солнце, новый реактор был собран и готов к подключению.
48
Ретик (наст, имя — Георг Иоахим фон Лаухен) (1514–1574) — австрийский астролог, астроном и математик, ученик, соавтор и друг Н. Коперника.