Науфрагум: Под саваном Авроры - Том второй
Шрифт:
– ...Ладно, ладно, сказочник, все понятно, - проворчала Алиса.
– Когда дуть? Сразу как вспыхнет или попозже?
– Умница ты моя, - похвалил я, продолжая обкладывать сруб подходящими ветками.
– Короче, система такая: равномерно распределяемся вокруг, выжидаем пару секунд, потом нежно и трепетно дуем. Главное - чтобы воздух поступал в очаг горения снизу, поэтому дуть надо фактически с уровня земли. Все ясно?
Девушки нестройно подтвердили и торопливо распределились вокруг потенциальной огненной колыбели. Выполнение задачи, естественно, потребовало от них принять позы, поистине ласкающие мужской взгляд. Поскольку укладываться ничком
– Не стоит, не стоит, мадемуазель инсургентка. Поддувать надо осторожно, а вы еще кашлянете и испортите все дело. Отдыхайте пока в сторонке.
Она попыталась было что-то сказать - уж не знаю, обругать меня или извиниться, по выражению мелового лица понять было невозможно - но послушалась. Все остальные девицы ждали в полной боеготовности.
Полюбовавшись, сколько позволяла совесть, я одобрительно кивнул:
– Да-да, вот именно так. Замерли, воздух не колышем.
С театральной задержкой поднеся палец к кнопке, я нажал. Щелкнул тумблер, коротко зашипело, и из кострового сруба вырвался язычок пламени. Сухая трава стремительно занялась от пороховой вспышки, затрещала, поджигая еловые веточки. Девушки старательно принялись дуть, жмурясь и хватая воздух полуоткрытыми губами, в то время как я, подавшись назад и удовлетворенно сложив натруженные руки на груди, наслаждался зрелищем и дирижировал:
– Прекрасно, прекрасно. Но только еще нежнее, как бы это сказать... трепетно. Как бы на ушко возлюбленному, вот так: ф-ф-уу, ф-ф-уу. Отлично! Разгорается, вы видели? Теперь следующий этап, подаем воздух сильнее. Тут уже надо работать страстно. Нет-нет, Алиса, кто же так пучит щеки? Некрасиво и неэффективно. Надо действовать грудью, вдыхать глубоко, выдыхать чувственно... Да-да, принцесса, так держать, у вас профессионально получается... Ай!..
Увлекшись, я не заметил, как Брунгильда выпрямилась, нависла надо мной и, не говоря худого слова, отвесила пинка. Нога была словно каменная.
Что же, жаловаться мне, в общем-то, не пристало. Поэтому я лишь вымученно ухмыльнулся, почесав в затылке под удивленными взорами остальных раскрасневшихся огнепоклонниц.
– В чем дело, Брунгильда?
– поинтересовалась принцесса, переводя дух и вытирая копоть с нежных щек, пылающих дивным румянцем. Высокая грудь ее вздымалась так, что, казалось, готова была вырваться из тесных объятий украшенного стразами корсета.
– За что ты стукнула господина Немировича?
Та помолчала, выразительно глянув на меня и приподняв бровь. Но в итоге лишь отрезала:
– Уже горит, госпожа.
Какое счастье, что для суровой молчаливой воительницы труднее связать пару слов, выстраивая обвинительное заключение в похотливости и коварстве, чем немедленно покарать охальника физически и великодушно спустить остальное на тормозах. Слава, слава немногословию!
Правда, принцесса, похоже, все-таки догадалась, в чем было дело, судя по тому, как одернула слишком коротко обрезанный подол бывшего бального платья и прожгла меня взглядом. Однако педалировать тоже не стала, глядя, как деловито я вытащил фонарик и принялся перекрывать запальный сруб толстыми сухими сучьями. Прошло всего несколько минут, и пламя победно заревело, слепя глаза оранжевыми языками и распространяя волны благословенного тепла.
По бокам полянки лежала пара начавших трухлявиться сосновых стволов, и я подтащил их поближе, расположив в виде каре. Но девушки, не обращая на них внимания, собрались вокруг костра, протягивая к нему руки и подставляя бока. Воткнув пару палок подальше от пламени, чтобы не сжечь, я пристроил там промокшие туфли и развернул на руках мундирный сюртук. Толстое сукно тут же закурилось сизым паром. Тонкие шелка девичьих нарядов сохли быстрее, но только с обращенной к огню стороны. Решение лежало на поверхности, но прекрасным спутницам, кажется, что-то мешало.
Алиса, помахивая курящимся паром подолом короткого платья, раздраженно зыркнула на меня и поинтересовалась:
– Ну?..
– Что "ну"?
– Сколько ты будешь тут сидеть?
– Э-э-э... до рассвета минимум. Сюртук, понимаешь, и наполовину не просох, брюки, опять же...
– Дурак! Сгинь с глаз моих! Дай девушкам посушиться спокойно!
– Неужели мешаю? Тепло заслоняю или что?
– Мешаешь, да еще как!
– Вообще-то, это несправедливо. Я уже красовался тут в трусах, а вы...
В этот момент Брунгильда поднялась на ноги и, вжикнув крохотной молнией, начала флегматично снимать свой обалденный черно-бело-кружевной наряд горничной. Полюбоваться я, увы, не успел - над ухом свистнула запущенная Алисой сосновая шишка, и мне пришлось ретироваться в темноту.
Тоскливо вздохнув, я вышел на берег и постоял, пока ослепленные костром глаза заново привыкали к темноте. Над озерной гладью стелился легкий туман, едва слышно плескала о песок и камни волна, вели свои заунывные рулады какие-то ночные сверчки или цикады. Интересно, как они называются здесь, на севере? Где-то поодаль ухнул филин. Повертев головой, я определил направление на неясный гул, что слышал еще с воды. Скорее всего - порог или мощная шивера. Гудело примерно на три часа, если смотреть с берега на озеро. Очевидно, где-то правее из водоема вытекала протока.
Щеки еще горели от жара костра, и хотелось пить. Я зашел босиком в холодную воду, напился с ладони. Тут пришла новая мысль. Из окончательно развинченного фонаря получится узкий и высокий алюминиевый стакан. Так можно и воды вскипятить...
Пламя костра подсвечивало стройные сосновые стволы, уходящие вверх, словно колонны величественного храма Матери-природы. Сучья трещали, посылая ввысь потоки танцующих искр.
Времени прошло уже немало; я покидал камешки в воду, прошелся туда-сюда и окончательно соскучился. Наконец, направившись на свет костра и остановившись, безопасности для, за толстым стволом, я шепотом позвал:
– Эй, леди, позволительно ли к вам присоединиться?
Нет ответа. Наверное, все еще сушатся. А не исключено, что не слышат за треском костра. Ну, и что с того? Совесть все же надо иметь, или как?.. Мне тоже, между прочим, холодно и скучно.
И вообще, день был тяжелый, имею же я право не напрягаться и не орать во все горло? Не слышат - значит, сами виноваты. Кроме того, если честно, никто, осмеливающийся именовать себя мужчиной, не имеет права упустить столь редкую возможность.
Успокоив, таким образом, совесть, я осторожно выглянул, щурясь в слепящий оранжевый свет. Жаль, что я не художник, потому что словами передать все великолепие открывшейся мне сцены было поистине невозможно.