Наука Креста. Исследование о святом Хуане де ла Крусе
Шрифт:
Матери Анне св. Альберта он доверился: «Дочь моя, я всегда держу свою душу в глубине Пресвятой Троицы. Мой Господь Иисус Христос желает, чтоб я держал ее там». Но часто он получал такое великое утешение, что ему казалось, его слабая природа будет парализована, и он не решался предаться совершенной сосредоточенности. Уже упоминалось, что он иногда многие дни отказывался от святого причастия из страха, что во время таинства с ним произойдет что-то необычное. Он постоянно жаловался на «слабую природу» – слишком слабую, чтобы вынести все обилие благодати, но достаточно сильную, чтобы искать и желать Креста в любой форме. И Господь не оставлял его в этом желании.
Действенней, чем умерщвление, в котором упражняются по собственному выбору, Крест, которым наделяет Господь, внешний и внутренний. Как путь Самого Спасителя, так и Его верного слуги был от начала до конца Крестным путем: гнетущая нужда и бедность в ранние детские годы, напрасные усилия помочь матери в тяжелой борьбе за существование, затем профессиональная работа, которая требовала крайнего напряжения телесных и душевных сил и постоянного преодоления себя, – все это суть начала школы Креста. Затем последовали разочарования в духе ордена, в который его привел зов Бога, наверняка – сомнения и внутренняя борьба перед принятием решения перейти
В жизни Господа наверняка были счастливые часы – в тихой ночи, в одиноком разговоре с Отцом. Но они были лишь краткой передышкой после деятельности, которая заставляла Его находиться посреди человеческой суеты и ежедневно, ежечасно предлагала Ему смесь человеческой слабости, подлости и зла, как напиток из уксуса и желчи. Хуан так же знал блаженство тихих ночных часов, разговоры с Богом под открытым небом. Будучи ректором колледжа в Баэсе, он получил надел земли около реки и проводил там целые дни вместе с Хуаном св. Анны. Ночами святой пребывал один в молитве, но иногда брал своего спутника, шел с ним к реке и говорил о красоте неба, луны и звезд. Когда он был настоятелем в Сеговии, у него тоже был подобный оазис: высоко в горах расположенное пустынное плато с открывающимся широким горизонтом. Святой всегда уходил туда, как только позволяли дела. Его страстным желанием с детских лет и до самого конца было тихо и одиноко жить в молитве. Но большая часть времени его жизни была наполнена служебными обязанностями. И как св. Хуан следовал за Спасителем в любящей заботе о больных (с харизмой чудесного исцеления), так же он следовал за Ним в жертвенной пастырской заботе о душах. Все то время, что он был ректором в Баэсе, с утра до вечера принимались исповеди. Хуан был доступен в любое время для каждого. Однажды привратник брат Мартин попросил его о «мирном исповеднике» для одного родственника, легкомысленного капитана. Св. Хуан сам отправился к нему и обратил его так основательно, что тот «днем и ночью» приходил в монастырь, чтобы участвовать в духовных упражнениях. У святого было неистощимое терпение по отношению к педантам, которых никто иной не мог выслушивать. Его любящему сердцу причиняло огромную боль видеть, как несведущие и жестокие наставники тиранят и вводят в заблуждение души. По отношению к ним у мягкого и доброго святого находились такие же резкие слова, как у Спасителя по отношению к фарисеям. В «Огне живой любви» он прерывает описание помазания Духа, которое дается в качестве следующей подготовки для единения с Богом, длинным размышлением о духовных наставниках: «…Сочувствие и горе моего сердца при виде некоторых душ, срывающихся с высоты, так велико, что я никак не могу успокоиться…». Духовный наставник «должен быть мудрым и умным, но также и опытным… когда ему не хватает опыта в духовных вещах, то он не сможет справиться с руководством душой, если она будет поручена ему Богом… Подобным образом многие духовные наставники причиняют некоторым душам большой вред… Ибо их знание не превышает начальной стадии – даже если с помощью Божьей они сделают из этого верное заключение – все же они не позволят, чтобы душа, которую Бог хочет вознести к высотам, оставила способ постижения, какой свойственен начинающим… Если бы грубая и неопытная рука нанесла на прекраснейшее произведение искусства плохие, неподходящие краски, вред был бы намного больше и значительней, чем если бы она испортила много других картин среднего уровня. Так и Святой Дух рисовал нежной рукой, а неуклюжая рука испортила его работу. Кто в состоянии сделать свершившееся несвершившимся? Как часто Бог помазует созерцающую душу исключительно нежным помазанием, любящим, спокойным, мирным, целостным, превышающим все чувства и мысли познанием… и затем приходит духовный наставник, который, как грубый кузнец, умеет только стучать молотком и бить души… и тут же приказывает душе: вперед, оставь все эти вещи, в них только праздность и потеря времени…». Когда таким наставникам не хватает необходимых знаний, «они не должны осмеливаться класть свою неуклюжую руку на ту работу, которой не понимают, но должны передать ее кому-то другому, у кого достаточно для этого знаний. Отнюдь не малая ответственность и неправота – оказаться виновным в том, что душа из-за рискованных советов теряет бесценные блага и иногда совсем отклоняется от цели. Поэтому тот, кто по самонадеянности обманывает себя… будет призван к ответственности в соответствии с тем вредом, который успел причинить. Ибо в делах Бога нужно действовать с большой аккуратностью и осмотрительностью, особенно в тех, которые касаются таких важных вещей и такого высокого служения, как наставление душ, при котором правильные действия могут принести великую пользу, ошибки же – огромный вред». Но совершенно непростительно, если наставник «не отпускает душу и не оставляет руководство… из тщеславных соображений и помыслов», в то время как она нуждается в более высоком наставлении, чем его. «Не каждый, кто может обтесать бревно, умеет сделать из него доску для картины, а кто может вырезать картину, не всегда сумеет завершить ее до конца и отполировать. И не каждый, кто умеет выполнять тонкую работу, сможет расписать доску, так же как не каждый, кто может расписать ее, сумеет нанести на нее последний, завершающий мазок… Если бы ты был не кем иным, как просто чернорабочим, который ведет душу к презрению мира, умерщвлению страстей и желаний, или если бы ты был хорошим резчиком, который может дать душе наставления ко святым размышлениям, и если бы ты не понимал ничего больше – как бы ты мог привести душу к последнему завершению… которое является работой Самого Бога? Бог ведет души различными путями… Но где найдется такой человек, который, как пишет св. Павел, сделается всем для всех, чтобы спасти по крайней мере некоторых? (1 Кор 9, 22). Таким образом ты тиранишь души и лишаешь их свободы…». Хуан, который сам, будучи настоятелем, завоевывал сердца самоотверженной добротой, который высказывал необходимые упреки лишь с отеческой мягкостью и любовью, решительно выступал против грубого злоупотребления властью: «Если… в ордене исчезает христианская и монастырская учтивость… и если вместо этого настоятели ведут себя неотесанно и грубо… то такого настоятеля можно оплакивать, как потерянного».
Такие резкие слова внушает святому болезненная забота о душах. Христос искупил души Своими страданиями и смертью, каждая из них бесконечно дорога Ему и Его верному ученику. Создать избранным душам те условия, при которых рука Господня могла бы спокойно довершить свою работу, – в этом была цель реформы. Мы знаем, какие страдания Хуан с радостью принял, когда этому делу Господа
Опасность приходила с разных сторон: о. Иероним настаивал на активной деятельности в миссиях. У Хуана не было недостатка в духе апостольства в языческих землях. Его сильно волновало, что «наш истинный Господь и Бог» еще не известен почти во всех частях света и Его знают только в одной крохотной части. Но он не желал никакой внешней деятельности за счет сосредоточенности. Николас Дориа представлял другую противоположность: он хотел одиночества и покаянной строгости, но исходил из того, что этот идеал должен быть четко и строго определен, что противоречило духу святой матери и ее первого помощника, противоречило самому Духу Божьему, Который веет, где хочет. Тереза сама очень страдала от недостаточного понимания неопытных наставников и исповедников, потому в конституции предписала своим дочерям свободу высказывания с духовниками, к которым они будут испытывать доверие. Николас Дориа хотел отнять у них эту свободу. С 1585 г., будучи провинциалом, наделенный большими полномочиями из Рима, он ввел централизованную конституцию и генеральный совет, который должен был назначать настоятелей, проповедников и исповедников. Вместе с духовными дочерьми Терезы Анной и Марией св. Иосифа и со старыми друзьями реформы Луисом де Леоном и Домиником Баньесом Хуан боролся за наследство святой основательницы. Это были и его дочери, за внутреннюю жизнь которых велась борьба. В Авиле, Баэсе, Караваке, Гранаде и Сеговии под его чутким присмотром, нежной и строгой рукой распустились прекрасные цветы во многих душах, как он описал то в своем «Свадебном песнопении». И разве могло не показаться ему крушением труда всей его жизни то, что град преследований обрушился на его райский сад?
На капитуле в Мадриде Хуан, верный своим основным принципам, со всей определенностью выступил против провинциала: «Если никто не отваживается указать настоятелям или внести возражения там, где они необходимы… если не решаются возражать те, кто имеет влияние и обязан делать это по закону любви и справедливости… то орден можно считать погибшим…».
За это у Хуана были отняты все должности, а тем самым и вся власть как-то помочь с помощью внешнего вмешательства. Преследователи имели целью опорочить его репутацию и получить основания изгнать его из ордена. Он сохранял совершенный душевный покой. Теперь стало очевидно, что его просьба страдать и быть презираемым ради Господа была истинной; что это были не пустые слова, когда он писал, что Христос совершил более всего, будучи на Кресте. По свидетельству о. Елисея Мученика, однажды, разбирая отрывок из апостола Павла: «Признаки апостола оказались перед вами всяким терпением, знамениями, чудесами и силами» (2 Кор 12, 12), он заметил, что апостол ставит терпение перед чудесами. «Тем самым он хотел сказать, что терпение является намного более верным знаком апостольства, чем воскрешение мертвых. И я могу заверить, что св. Хуан был в этой добродетели настоящим апостолом, ибо все тяготы, которые обрушивались на него, переносил с неподражаемым терпением и покорностью. А они были так ощутимы, что могли бы снести ливанские кедры».
Ясное представление о том, что происходило в душе у святого, дают его письма с капитула в Мадриде, после того как он был обойден на всех выборах. Матери Анне Иисуса он писал 6 июля 1591 г.: «Даже если дела и не приняли тот оборот, которого Вы желали, все же Вы должны быть утешены и благодарить Бога от всего сердца. Ибо такова была Его воля, а потому для нас всех это самое лучшее. Нам только необходимо подчинить нашу волю Его воле, чтобы нам казалось все так, как оно есть на самом деле: неприятные вещи представляются нам плохими и отвратительными, даже если они хороши и полезны. А эта вещь отнюдь не такова ни для меня, ни для кого-либо еще, ибо что касается меня, то мне она видится в высшей степени благословенной: освобожденный от заботы о душах, я могу, если хочу, наслаждаться миром в благодати Божией, одиночеством и прекраснейшим плодом забвения самого себя и всех вещей. Для остальных это также хорошо… ибо они останутся свободны от заблуждений, в которые они могли бы впасть из-за моей нищеты…».
В то же время святой направил Марии Рождества, духовной дочери матери Анны, которая тогда была настоятельницей в Сеговии, просьбу: «Вы не должны сокрушаться по моему поводу, дочь моя, ибо и я не огорчаюсь. Что меня огорчает, так это то, что вину приписывают невинному. Ибо эти вещи происходят не от людей, но от Бога, Который знает, что хорошо для нас, и все направляет для нашего блага. Не думайте ничего иного, кроме того, что все от Бога. Вложите любовь туда, где ее нет, и Вы сможете почерпнуть из этого любовь…».
Тот, кто мог так говорить, уподобился Распятому. Это было то время, когда он и внешне был близок к этому и мог умереть Крестной смертью любви. Теперь должны были быть исполнены его последние желания: «Я только хочу, чтобы смерть нашла меня в уединенном месте, вдали от всякого общения с людьми, без братьев, которых я должен был бы наставлять, без радости, которая могла бы меня утешить, настигнутый всеми скорбями и болью. Я бы хотел, чтоб Бог испытал меня, как Своего раба, после того как так часто испытывал выносливость моего характера в работе. Я бы хотел, чтобы Он настиг меня в болезни, как Он искушал меня здоровьем и силой. Я бы хотел, чтоб Он послал мне искушение позором, как Он подверг меня соблазну добрым именем, которым я пользовался даже у моих врагов. Господи, соблаговоли увенчать мученичеством главу Твоего недостойного слуги…».
На капитуле в Мадриде святому была указана в качестве места проживания пустыня Ла Пенуэла. Это не представлялось ему наказанием. Там он надеялся найти одиночество, которого так страстно желал. И все же не стоит думать, что споры и решения в Мадриде никак его внутренне не затронули. Как-то на пути из Мадрида в Ла Пенуэлу в 4 часа утра он вошел с о. Илией св. Мартина в Толедо. Оба отслужили Мессу и заперлись в комнате. Ни к чему не притронувшись, они оставались вместе вплоть до глубокой ночи. Затем Хуан объявил всем, что он уходит, глубоко утешенный, и с помощью благодати, которой наделил его Бог в этот день, готов вынести любое страдание. Не было ли это Гефсиманской ночью, в которой Господь послал ему ангела-утешителя? Все тяжелые дела покаяния на протяжении жизни, все преследования, тюремное заключение в Толедо и жестокое обращение настоятеля в Убеде – все это, считает о. Сильверио, – не что иное, как тени страдания, по сравнению с тем, что уготовило для него постановление знаменитого Consulta. Судя по-человечески, работа всей его жизни оказалась разрушенной, когда он отправился в Ла Пенуэлу, – так же, как и дело Спасителя, когда Он позволил связать Себя и увести с Масличной горы в Иерусалим.