Наука побеждать
Шрифт:
— Также стоит попробовать атаковать вражеские батареи силами нашей лёгкой кавалерии, — предложил Барклай.
— Ваши уланы с казаками, — кивнул Бонапарт, — и мои шеволежеры и конные егеря отлично справятся с этой задачей. — Словно в подтверждение его слов прогремел оглушительный ружейный залп. Даже здесь на холме, нас едва не оглушило, а что твориться сейчас внизу и представить страшно. — Целью моих конников будет батарея на левом фланге, — как ни в чём не бывало, продолжал Бонапарт. — Ваших, генерал, та, что на правом.
— Хорошо, — кивнул Барклай. — Суворов, отправляйтесь к драгунам. Пусть отправляются на правый фланг и подтянутся к пехоте на полсотни шагов,
— Есть, ваше превосходительство, — ответил я, разворачивая коня и толкая его пятками в бока.
Расстояние до позиций кавалерии я пролетел за считанные секунды. Застоявшийся конь мой сам рвался вскачь, так что и оглянуться не успел, как был на месте. Командовал драгунами седоусый полковник с хитрым взором. Выслушав меня, он кивнул и отправил меня обратно, а сам принялся командовать своими людьми. Генерал-майор французских драгун, получивший тот же приказ, уже двигался на соединение. Мне же оставалось лишь бросить взгляд через подзорную трубу туда, где дрался без меня мой полк, и разворачивать коня назад. К слову, ничего я в трубу не рассмотрел, на поле боя всё изрядно смешалось, к тому же, поле заволокло пороховым дымом.
На холме царила обычная штабная суета. Адъютанты носились туда-сюда, по очереди докладывая Барклаю и Бонапарту.
— Ваше превосходительство, — в свою очередь доложил я, — приказ передан.
— Отлично, Суворов, — кивнул генерал-лейтенант, — из вас получился неплохой адъютант. — Он по-прежнему не отрывал глаз от зрительной трубы. И что он только видел через неё?
Бой, тем временем, развивался. Линия пехоты гнулась в разных местах, где-то мы одерживали верх, где-то нас били. Французские гренадеры прорвались на правом фланге, их поддержали огнём вольтижёры и карабинеры. За ними в прорыв бросились и наши солдаты, стараясь расширить его и зайти во фланг и тыл врага. Однако на них налетела тяжёлая кавалерия цесарцев, своими палашами они изрубили множество наших и французских фузилёр и гренадер, ликвидировав прорыв. Пехота резерва быстро встала на место погибших, а конница отъехала обратно в тыл. Несколько минут спустя отважные и дикие сипаи Ост-индской компании проложили себе дорогу через наших пехотинцев к французским батареям. Защищавшие их фузилёры дали залп практически в упор, однако он не остановил яростных индусов, на батареях началась рукопашная схватка.
— Могут и не устоять, — заметил один из генералов наполеоновского штаба. — Надо бы послать подкрепления на батарею Лероя.
— Фузилёры двенадцатого полка удержат её и без нашей помощи, — отрезал Бонапарт. — А если нет, велю расстрелять шефа батальона, который обороняет батарею. Бюль, — сказал он одному из адъютантов, — сообщи ему об этом.
— Есть, — ответил тот и умчался в направлении осаждённой батареи.
Не знаю, действительно ли, эта угроза так подействовала на шефа батальона или же у сипаев попросту не хватило сил, чтобы отбить батарею, но, так или иначе, их разбили, и они были вынуждены отступить из-за угрозы окружения и полного уничтожения. Кто же станет брать в плен дикарей?
Надо сказать, что и рейды лёгкой конницы на римскую артиллерию оказались безуспешны. Разноцветные гусары и зелёные уланы отразили атаки вовремя и после нескольких ожесточённых схваток наши кавалеристы отступили под прикрытие пехоты. Лишь донские казаки смогли добиться относительного успеха. Прорвавшись через пикет улан, они вырезали расчёты нескольких пушек, однако их было слишком мало, и они были изрядно обескровлены схваткой, и не смогли развить успех. Римские артиллеристы и пехотинцы,
Бонапарт и Барклай были изрядно раздосадованы этой неудачей, да и бой складывался не в пользу союзников. Линия пехоты гнулась в нашу сторону, в ней то и дело образовывались прорывы, которые приходилось «латать» солдатами резерва, а часто и лёгкой пехотой или егерями.
По моему мнению, было самое время для кавалерийской атаки, однако и генерал и император не спешили. Вместо этого, они отправили несколько человек к немцам с требованием объяснений. Все они вернулись ни с чем. Блюхер сообщал, что вступит в бой, когда сочтёт нужным.
— Суворов, — бросил мне Барклай, — отправляйтесь к гусарам Ладожского. Он парень лихой. Пускай со своим эскадроном зайдёт в правый фланг врагу и нанесёт ему как можно больше урона. Пусть перебьёт как можно больше их лёгкой пехоты, но при первой же серьёзной опасности отступает.
— Есть, — ответил я, разворачивая коня.
Промчавшись от холма до позиций кавалерии, я подъехал к пёстрому сообществу наших и французских гусар, живо обсуждавшему творившееся на поле, и поинтересовался, где мне найти Ладожского.
— Подполковник Ладожский, к вашим услугам, — ответил немолодой офицер с седеющими усами колоссального размера. — С кем имею честь?
— Штабс-капитан Суворов, — отдал честь я. — Генерал-лейтенант приказывает вашему эскадрону зайти в правый фланг врагу и уничтожить как можно больше лёгкой пехоты. В бой с кавалерий не ввязываться, при первой опасности — отступать.
— Ясно, — кивнул подполковник. — Гусары, за мной! Сабли к бою!
Отдав честь офицерам, я повернул коня обратно к холму. Однако не проехал я и половины пути, как увидел страшную картину. Вольтижёры правого фланга, вступившие в рукопашную с римскими гренадерами, не выдержали и побежали, увлекая за собою и несколько мушкетёрских рот, стоявших рядом с ними. Пулей подо мной убило коня, и я едва успел скатиться с его спины в ледяную грязь.
Вскочив на ноги, я, не раздумывая, бросился наперерез бегущим французским и нашим солдатам.
— Стоять! — кричал я, отчаянно размахивая руками. — Стоять! Вернуться в строй! S'arrЙter! ю ordre! Sur ses pas!
Я бежал через солдат, не слышавших меня, бросающих оружие, срывающих с себя мундиры. Мне было чудовищно стыдно за них, особенно из-за того, что это проделывали не только вольтижёры, но и наши, русские, солдаты, поддавшиеся общей панике. А офицеры с унтерами даже не пытались навести порядок. И тут я едва не упал, споткнувшись о древко брошенного знамени. Я подхватил его, вынув из рук мёртвого знаменосца, и отчаянно замахал им.
— Назад! — кричал я. — К знамени! В бой!
И так, со знаменем в левой руке и палашом в правой, бросился я вперёд, увлекая за собой ещё не совсем обезумевших солдат. Первым на меня выскочил римский офицер со шпагой в гребнистом шлеме. Он сделал выпад, но я отпарировал его, тяжёлым клинком шотландского палаша переломив узкое лезвие шпаги, и прикончил офицера, не успевшего опамятоваться, ударом в грудь. Вторым был рослый гренадер, попытавшийся врезать мне прикладом мушкета. Это его и сгубило — он слишком близко подошёл ко мне. Я вонзил широкий клинок палаша его в живот и провернул его в ране. Кровь пропитала белый мундир, и гренадер упал ничком. Третий противник оказался умней, он ударил меня штыком, я едва успел парировать его, отведя пол-аршина трёхгранной смерти от моей груди. И тут выскочивший из-за моей спины вольтижёр свалили цесарца ударом приклада в голову.