Наумовна. Начало

Нина Князькова

В белом холодном коридоре было тихо. Слишком тихо. Лишь одинокие гулкие шаги мерили холодный намытый кафель нервными шагами. Агриппина Наумовна просто не могла усидеть на месте. Скоро примчатся внуки, а там и дети доедут из другого региона. Это все понятно. А ей что сейчас делать? Куда бежать? Как только позвонили из НИИ, у нее сердце оборвалось.

– Бабушка! – В коридор больницы вбежал Филька. Долговязый, нескладный, весь, как на шарнирах. – Как дед?

Позади, куда степеннее,

– Что случилось? – Пробасил он.

– Сама не знаю, – голос женщины сорвался, и мальчики переглянулись. Их бабуля всегда прекрасно держала себя в руках, а тут такое. Значит, случилось что-то серьезное. – Мне позвонили из НИИ и сказали, что…, – она замолчала, так как белая дверь резко открылась и из нее вышел немного замученный врач.

– К Шмелёву кто? – Устало спросил он.

– Мы, – хором воскликнули собравшиеся.

Доктор нахмурил густые черные брови.

– Всех не пущу, – проворчал он.

– Я – жена, – Агриппина сделала шаг вперед.

– Идемте, – светило медицины скрылось за дверью, и женщина поспешила за ним, вскоре оказавшись в таком же белом коридоре.

– Что с ним?

– Сердце, – безэмоционально ответил врач. – По прогнозам, протянет еще день. Сердце совсем слабое и давно требовало пересадки. К сожалению, донора за эти сутки мы не найдём. Да и не переживет он операцию. Идёмте, он в сознании. Скрасите ему последние часы.

Агриппина едва сдержала рваный выдох. Нельзя сейчас в слезы ударяться. Она сильная. Ради своего Фильки всё выдержит.

– Филипп Михайлович, – когда они вошли в палату, то доктор подошел к ближайшей кровати и позвал. Седовласый мужчина в кислородной маске с трудом разлепил глаза. – К вам жена. Ненадолго только.

– Филечка, – выдохнула Агриппина, присев на край кровати.

– Всё хорошо, – слабо выдохнул мужчина в кислородную маску. Она поняла его только по губам.

– Да где же хорошо? Ты посмотри на себя… Хотя нет, лучше не смотри. Я же просила тебя сердце беречь, а ты все отнекивался, – она с трудом сдерживала слезы.

– Моё сердце у тебя, – она по губам прочитала, что он сказал. – С самого начала.

– А мне после тебя что прикажешь делать? – Она все же всхлипнула.

– Там… письмо в тумбе… в верхнем ящике…, – она едва различила его голос. – Я люблю тебя, – сказал он совсем не к месту.

– Да что ты знаешь о любви? – Привычно ответила она. – Я же без тебя не смогу.

– Сможешь…

Шмелёв Филипп Михайлович, хмурясь и оглядываясь по сторонам, шел по незнакомой улице. Самая окраина города, которая только что была приписана к городской черте. Где-то здесь ему предстояло найти одного из своих студентов, которого уже два дня подряд не было на лекциях. Вот и пришлось идти искать этого пропавшего студента прямо после лекций в парадном виде. Костюм, начищенные ботинки и очки в тонкой золоченой оправе подсказывали всем, что идёт по улице совсем не местный житель.

– Простите, мне нужна Токаревская Слободка двенадцать, – обратился он к строгой женщине, идущей по улице с авоськой.

– Ой, это вам до конца улицы и направо, – махнула рукой та и поспешила в сторону автобусной станции, от которой вся Слободка ездила в центр города.

Филипп благодарно улыбнулся и пошагал в указанном направлении. Рассохшиеся доски тротуар приятно пружинили, теплый еще ветерок обдувал лицо. Эх, хорошо. Молодой профессор, получивший должность всего год назад, радовался жизни. В жизни же всё хорошо. Родители не последние люди в городе. Отец – научный сотрудник, мать – светило медицины. Хорошая родительская трешка в центре города и полученное прекрасное образование не могли не радовать Филиппа.

Вот только в личной жизни ему не очень-то везло. А всё почему? Да потому что каждая приезжая студентка считала его лакомым кусочком и пыталась охмурить. Ему это безбожно надоело. Хорошо, что в их институте учились в основном парни. Сложные технические специальности нужно было еще освоить, а у девчонок всё время ветер в голове. Да и гордился Филипп тем, что сам освоил настолько нудную и «умную» профессию, а теперь и вовсе передаёт свои знания молодому поколению.

– А ну, отойди, – с опозданием он услышал зычный голос и его окатило мыльной водой с головы до ног. Шмелёв замер на месте и постарался не шевелиться. Его модный новый костюм безнадежно вымок, а с буйных до этой секунды кудрей противно капало за шиворот. – Сказала же, отойди.

Молодой мужчина поднял голову и присмотрелся, насколько позволяли капли, стекавшие по стеклам очков. Перед ним стояла дородная девица в простом ситцевом платье и с косынкой на голове. Зеленые глаза из-под косынки недовольно сверкали, губы были плотно сжаты, а острый подбородок выпячен вперёд.

– Простите? – Филипп моргнул пару раз, потом снял очки, нашарил в нагрудном кармане чудом спасшийся от воды платок и протер стекла. Водрузил очки обратно на нос и вновь посмотрел на девицу.

– Малохольный, что ли? – Грозно глянула она на него. – Я тебя три раза окликнула, прежде чем окатить. Тут яма видишь? Ты в нее шёл, – она указала пальцем в то место, где резко обрывался тротуар. И обрывался он натуральным оврагом.

– О, – опешил мужчина. На самом деле он был весьма раздосадован всем произошедшим. У него такое бывало, когда он задумывался над чем-нибудь особо сложным. Он мог просто не замечать ничего вокруг. – Простите, – повторил он.

– Как есть, малохольный, – вынесла вердикт девица и отвернулась, упихивая отжатое полотенце в большой таз.

– Простите, – вдруг спохватился Филипп, – а двенадцатый дом…?

– Там, – мотнула головой девица в сторону крепкого барака и, подняв таз, направилась в сторону ветхого дома с резными наличниками.

– Спасибо, – Филипп сделал несколько шагов в сторону барака и остановился, обернувшись.

Девица ловко пихнула бедром калитку и поставила таз на крыльцо. Вытерев руки о небольшой передничек, заткнутый за пояс, она принялась развешивать бельё на веревку. Молодой мужчина отчего-то вздохнул, перевел взгляд на колонку, рядом с которой сейчас стоял, вновь вздохнул и пошагал к указанному бараку.

Студента он нашёл быстро. Точнее, его мать. Та, сильно путаясь в словах объяснила, что сын сейчас в больнице со сложным переломом ноги. Обещали на днях выписать. На лекции он будет ходить на костылях, а пока, если бы хоть кто-то ему дал списать эти самые лекции…