Наваждение Люмаса
Шрифт:
Я все никак не могла оторвать глаз от экрана, но Хизер уже отвернулась. Она взяла со стола карандаш и вертела его в руках, присев на край стола, спиной к монитору. Цифры и буквы передо мной сменяли друг друга и повторялись — и казалось, наблюдать за этим можно целую вечность. Смотреть всю ночь, а потом закрыть глаза и увидеть, как тысячи букв и цифр продолжают безумно кружиться в темноте.
— Что такое ПУОП? — спросила я.
— Последний универсальный общий предок.
— Это…
— Тот, от кого мы все произошли.
— Ага, — сказала я. — Так эта программа — что она делает?
Хизер провела рукой по волосам.
— Хороший вопрос, — сказала она и неожиданно добавила: — Ой, здравствуйте!
— Здравствуйте, — ответил ей мужской голос.
Я обернулась. В дверях стоял парень с небольшой коробкой в руках. У него были черные волосы до плеч, и одет он был в мало сочетающиеся друг с другом слои черной, серой и грязновато-белой одежды. Из-под черной хлопковой куртки виднелась расстегнутая серая рубашка, из-под рубашки — тонкая черная фуфайка, а из-под фуфайки — футболка, видимо изначально белая. Несмотря на такое количество одежды, он выглядел худым и каким-то угловатым, с острым носом и выступающими, как у мертвеца, скулами. А щеки его украшала щетина — примерно трехдневная. Молодой, лет тридцати с небольшим, но темные карие глаза, казалось, смотрели на этот мир уже миллионы лет.
— Здравствуйте, — ответила я. — Вы, видимо…
— Я — Адам. Если правильно понимаю, это здесь мне можно будет какое-то время поработать?
Хизер немедленно взяла руководство в свои руки и стала метаться по кабинету, как мяч для сквоша.
— Привет, Адам. Я Хизер, а это Эриел. Вот ваш стол, а ваша доска для записок — вон там, и мне ужасно неудобно, но вы только взгляните, что я сделала с полками…
Чуть позже я краем слуха уловила все тот же пронзительный смех и еще какие-то слова. Не уверена, что Адам вообще ее слушал: мы продолжали пристально смотреть друг на друга. Не знаю почему, но у меня появилось непреодолимое желание пройти через всю комнату и слиться с ним в одно целое: не целоваться, не трахаться, а именно слиться. Смешно — ведь он для меня слишком молод. Я ждала, что он вот-вот отведет от меня этот свой взгляд — пронзительный и похожий на бесконечность, но он продолжал смотреть. Это что же, будет продолжаться вечно? Нет. Я вдруг вспомнила про Патрика и разные другие подробности своего омерзительного прошлого и расколола это мгновение надвое: отвернулась и уставилась в экран компьютера. Мне впервые бросилось в глаза, что по краям монитора скопилась пыль. Грязным казалось вообще все. Я снова посмотрела на Адама, но он уже занялся делом: убеждал Хизер в том, что полки ему не нужны.
— У меня ничего толком и нет, — говорил он. — Смотрите.
И показал ей свою коробку. Внутри лежало три синих карандаша, университетский дневник, красный блокнот и Библия.
— Да уж, вы путешествуете налегке, — сказала Хизер.
Адам пожал плечами.
— Так что оставляйте полки себе, — сказал он. — Я вполне обойдусь столом.
Он сел за стол и включил компьютер. Хизер не оставляла его в покое, и из его ответов я узнала, что на сегодняшний день самое увлекательное в работе Адама — это составление плана семинаров в магистратуре на будущий семестр. В любой другой ситуации подобный разговор показался бы мне невероятно скучным, но голос Адама оказывал на меня какое-то гипнотическое воздействие, и я просто не могла его не слушать. Определить по акценту, откуда он родом, у меня не получалось. Сначала я подумала, что это Южный Лондон с отголосками Новой Зеландии. Потом переместила его в Новую Зеландию с примесью Ирландии. А потом мне это надоело, и я снова подумала, что пора бы домой. Не хватало еще влюбиться в человека, расхаживающего с коробкой, в которой лежит Библия, особенно сейчас, когда у меня на ногах еще не высохла сперма Патрика. Ох, как же я цинична. Я поднялась и стала одеваться.
— Ну что ж, — сказала Хизер. — Думаю, это нужно отметить. — Она взглянула на меня. — Эриел? Ой, вы уже уходите? А как вам наша идея?
— А? — переспросила я, укладывая книги по гомеопатии в сумку, чтобы отвезти их домой.
— Как насчет ужина? У меня, сегодня вечером? Я бы рассказала вам про ПУОП, а Адам — про то, как Бог сотворил Человека, и мы бы все здорово напились. Ну, то есть мы с вами, а Адам, думаю, не пьет. Что скажете, Адам?
— Я приду, только если мне позволят пить, — сказал он.
Я улыбнулась Хизер:
— Гм-м-м, да. Мысль и в самом деле неплохая.
— Отлично, — обрадовалась она. — В семь? Вот мой адрес.
Она накорябала что-то на листе бумаги и протянула его мне.
На этот раз, когда я пришла на парковку у здания Ньютона, никаких мужчин в касках там уже не было, а желтая лента была разорвана и обрывки развевались на ветру. За ней стояло, покосившись, разрушенное здание, а вокруг возвышались наполовину недостроенные леса. Кроме моей машины здесь больше не было ни одного автомобиля, и я радовалась, что наконец-то могу ее забрать. Садясь в машину, я всегда надеюсь, что в ней будет тепло, но там, как обычно, настоящий холодильник, к тому же немного сыро и пахнет сигаретным дымом. Ну, хотя бы завелась с первого раза.
Движение в сторону центра было напряженным, а когда я подъезжала к железнодорожному переезду, огни начали мигать и большие ворота медленно опустились. Вот черт. Теперь придется торчать здесь минут десять, не меньше. Передо мной стоял автобус, развернутый под странным углом и загородивший всю правую полосу, и те немногие машины, которым удалось миновать переезд прежде, чем его закрыли, с трудом продвигались вперед, чтобы его объехать. На моей стороне дороги была булочная — сразу за пабом, и я решила выйти и купить хлеба. Женщина в булочной улыбнулась мне так, будто бы все, кого я когда-либо знала, только что умерли. На обратном пути я поняла, почему автобус остановился так странно: на тротуаре у паба припарковался белый фургон. Поперек кузова шла надпись: «Развлечения высшего сорта». Через несколько секунд из паба вышел человек, толкая перед собой видавший виды игральный автомат, из задней стенки которого торчали провода. Поставив его на тротуар, он открыл задние дверцы фургона. В этот момент я как раз проходила мимо и увидела внутри шесть или семь других стоящих в ряд автоматов — все со стертыми кнопками, на которых, очевидно, сохранились отпечатки пальцев тысяч и тысяч людей. В глубине кузова находился еще один человек — он протирал один из автоматов белой тряпочкой. Увидев, что его коллега возвращается с ношей, он бросил свое занятие и спрыгнул на тротуар — помочь затащить автомат в кузов и привязать его ремнями. На мгновение мне почудилось, будто игральные машины — живые и эти люди на самом деле берут их в плен. Но тут ворота поднялись, автомобильный поток тронулся с места, и я быстренько запрыгнула в машину. Без проблем добралась до заправки и налила в бак бензина на пять фунтов.
Я арендую парковочное место у китайского ресторанчика неподалеку от дома, и, к счастью, на этот раз никто по ошибке не припарковался на моем месте. Дома, пообедав супом, я забралась в ванну с двумя из своих гомеопатических книг — «Лекциями по гомеопатической Materia Medica» Кента и томом довольно странного вида под названием «Портреты гомеопатических препаратов». Ну вот, сначала почитаю про Carbo Vegetabilis,а потом пойду и куплю его себе. Пускай я грязная, пускай притворяюсь, будто со мной не происходит ничего странного, пускай мне невыносимо хочется снова увидеть лицо Адама и нужно снова браться за заброшенную диссертацию и очередную статью для журнала. Но вот в чем мое предназначение. Оно не имеет к реальной жизни никакого отношения. Реальная жизнь — это когда ты позволяешь мужчинам трахать тебя, уложив поперек своих рабочих столов (и, что самое ужасное, получаешь от этого удовольствие). Реальная жизнь — это когда то и дело кончаются деньги и вслед за ними еда. Реальная жизнь — это когда батареи еле-еле греют. Реальная жизнь — это физическое. Так лучше уж дайте мне книги — дайте их невидимое содержимое, их мысли, идеи и образы. Позвольте мне стать частью книги — я все готова отдать за это. Быть проклятой «Наваждением» — это ведь, наверное, значит стать частью книги, интертекстуальным существом, книжным киборгом, или, скорее, библиоргом, — если учесть, что книги не имеют ничего общего с кибернетикой. В книге, в отличие от реальной жизни, вещи не обрастают грязью. Реальная жизнь… В конечном итоге это всего лишь пыль. Даже книги — и те становятся пылью, как те рассыпавшиеся в прах останки, которые находит в музее Путешественник во времени Герберта Уэллса. А мысли всегда чисты.
Прежде чем начать читать, я решила на секунду в порядке эксперимента представить себе: а что, если это и есть реальная жизнь? Что, если я действительно проклята и теперь умру, как Люмас и все, кто читал «Наваждение» в 1890-е годы? Но если я допускаю мысль о том, что все это может быть правдой, значит, инстинкт самосохранения должен был меня остановить, ведь так? А если все это неправда, то к чему беспокоиться? Я взяла первую книгу — «Лекции» Кента — и принялась читать о Carbo Vegetabilis.
Теперь мы приступаем к изучению древесного угля — Carbo Vegetabilis.Это сравнительно инертное вещество, но благодаря тщательному растиранию оно приобретает мощную лечебную силу, превращается в уникальное по своему воздействию лекарство. Будучи разведенным, оно становится подобным природе заболеваний и поэтому может лечить.
В старой школе это вещество применяется в весомых дозах лишь как средство против избыточной кислотности желудка. Силе же своей оно обязано Ганеману; это лекарство — памятник ученому. В чистом виде оно слишком инертно, и его истинные возможности могут быть выявлены только после потенцирования. Это лекарство относится к глубоко и долго действующим антипсорическим средствам. Оно глубоко проникает в жизненную силу больного. При испытаниях лекарство вызывало симптомы, продолжавшиеся длительное время, поэтому оно лечит длительно развивающиеся состояния, медленно возникающие внутри организма. [14]
14
Перевод А. В. Вахмистрова.