Наваждение
Шрифт:
— Рада слышать. Хелен была замечательной женщиной.
— Тогда расскажите мне, пожалуйста, о ее работе в «ВНК» И прошу вас, не нужно ничего ретушировать — недостатков у Хелен хватало. Я предпочитаю неприкрашенную правду.
Взгляд Кендалл переместился в какую-то точку позади Пендергаста, куда-то вдаль, словно она смотрела в прошлое.
— Как вы знаете, в «ВНК» мы занимались программами по обеспечению населения третьего мира санитарными условиями, питьевой водой, продовольствием. Помогали людям улучшить условия жизни и здоровье. А когда происходили катастрофы —
— Это мне известно.
— Хелен… — Кендалл замялась.
— Продолжайте, — проговорил Пендергаст.
— Ваша жена была прекрасным сотрудником, с самого начала. И все же у меня часто возникало чувство, что в нашей работе ей больше всего нравятся приключения. Да, она месяцами терпела кабинетную работу, но больше всего ей хотелось попасть в эпицентр какой-нибудь катастрофы. Однажды… — Мириам Кендалл прервалась и с удивлением спросила: — Вы что, записывать не будете?
— У меня отличная память, профессор Кендалл. Продолжайте, прошу вас.
— Так вот, однажды в Руанде нас окружила толпа — человек пятьдесят, все пьяные, размахивают мачете… У Хелен в руках откуда ни возьмись появился двуствольный «Дерринджер», и она разогнала этот сброд. Велела им бросить оружие и проваливать. Они ее послушались, представляете! — Кендалл покачала головой. — Неужели она вам не рассказывала?
— Нет.
— Хелен очень умело обращалась с пистолетом. Она научилась стрелять в Африке?
— Да.
— Мне всегда это казалось немного странным.
— Что?
— Охота. Странное увлечение для биолога. Хотя каждый снимает стресс по-своему. Иногда, в экспедиции, бывает невыносимо тяжело: смерть, жестокость, дикость. — Кендалл умолкла, словно вспоминая что-то.
— Я надеялся посмотреть ее личное дело в «ВНК», но тщетно.
— Вы же себе представляете, с канцелярией им возиться некогда, да и некому. Так что документы они не хранят, тем более бумаги десятилетней давности. А папка с личным делом Хелен была бы самая тонкая.
— Почему?
— Она ведь работала на полставки.
— Это была… не основная ее работа?
— Ну, «полставки» — не совсем точно. То есть Хелен отрабатывала полных сорок часов в неделю, а в командировках — гораздо больше, но она часто уезжала, иногда сразу на несколько дней. Я всегда думала, что у нее есть и другая работа или она трудится над каким-то проектом, но раз вы говорите, что она больше нигде не работала… — Кендалл пожала плечами.
— Другой работы у нее не было. — Пендергаст помолчал и спросил: — А что вам запомнилось в характере Хелен?
— Она всегда поражала меня своей закрытостью, — нерешительно начала Кендалл. — Я даже не знала, что у нее есть брат — пока он однажды не пришел к нам в офис. Тоже очень красивый. И, припоминаю, тоже медик.
— Джадсон.
— Совершенно верно. Видно, медицина, — это у них семейное.
— Да. Врачом был и отец Хелен.
— Понятно.
— Она когда-нибудь говорила с вами об Одюбоне?
— О натуралисте? Нет, никогда. Забавно, что вы о нем упомянули.
— Почему же?
— Потому что это был один-единственный раз, когда она вышла из себя.
— Расскажите, пожалуйста, — заинтересованно попросил Пендергаст.
— Нас послали на Суматру, после катастрофического цунами. Жуткие разрушения…
— Ах да, помню ту поездку, всего через несколько месяцев после нашей свадьбы.
— Настоящий хаос, работали мы на износ. Как-то вечером я захожу в нашу палатку — мы жили с Хелен и еще с одной нашей сотрудницей. Хелен на складном стуле дремала с книгой, раскрытой на изображении какой-то птицы. Я решила потихоньку убрать книгу, но Хелен резко проснулась, вырвала у меня книгу и очень разволновалась. Потом как будто опомнилась, пыталась даже засмеяться. Сказала, что я ее напугала.
— А какая была птица?
— Маленькая, яркая такая. Название необычное… Там еще было название штата.
Пендергаст на миг задумался.
— Виргинский пастушок?
— Нет, это я бы запомнила.
— Калифорнийский бурый тауи?
— Нет, зеленая с желтым.
Последовало молчание.
— Каролинский попугай? — спросил наконец Пендергаст.
— Точно! Я еще тогда удивилась, не знала, что в Америке есть попугаи. А Хелен мои слова просто проигнорировала.
— Понятно. Спасибо, профессор Кендалл. — Пендергаст поднялся и протянул руку, прощаясь. — Благодарю вас за помощь.
— Мне хотелось бы получить экземпляр ваших мемуаров. Я очень любила Хелен.
— Непременно, как только их опубликуют, — с легким поклоном пообещал Пендергаст и вышел из кабинета.
Покинув здание, он в глубокой задумчивости побрел по улице.
18
Пендергаст пожелал Морису доброй ночи, взял початую за ужином бутылку «Романе-Конти» урожая 1964 года и отправился из большого зала в библиотеку.
С Мексиканского залива налетела буря; над домом выл ветер, бился в ставни, дергал деревья за голые ветви. Стучал по стеклам дождь, полную луну закрыли тяжелые разбухшие облака.
В застекленном книжном шкафу хранились самые ценные книги: второе издание шекспировского «Первого фолио»; двухтомный словарь Джонсона, изданный в 1755 году; выполненная в шестнадцатом веке копия «Великолепного часослова герцога Беррийского», иллюстрированного братьями Лимбург. Четыре тома первого издания «Птиц Америки» Одюбона располагались в отведенном для них отдельном ящике, в самом низу.
Облекши руки в белые хлопчатобумажные перчатки, Пендергаст вынул гигантские — размером три на четыре фута — фолианты и разложил их на длинном столе посреди комнаты. С исключительной осторожностью он раскрыл первый том на первой странице. Прекрасное изображение, словно только что отпечатанное, было как живое; казалось, самец дикой индейки вот-вот сойдет с листа. Этот экземпляр — один из двухсот — прапрадед Боэций получил по подписке от самого Одюбона. Экслибрис и подпись прапрадеда красовались на форзацах книг.