Наваждение
Шрифт:
— Она голодна, — сказала Хелен, беря дочь на руки. — Ну-ну, мадам, скоро вас покормят.
— Я возьму ее чемодан, — сказал Дэвид, выходя из машины и направляясь к багажнику.
Грета путешествовала с комфортом — с собственным большим чемоданом, где было все необходимое: пеленки, бутылочки, горшки и смена одежды. Элизабет с улыбкой наблюдала за тем, как брат понес чемодан в дом.
— Лиз! Я едва услышала, как подъехала машина: я кормила кур. — По дорожке к ней торопливо спешила мать. Она обняла ее, потом отступила назад и внимательно оглядела. — Ты выглядишь шикарно. Что за платье! А какая ты загорелая! Ты в отпуске?
Они сидели в большой, залитой солнцем кухне. Миссис Гардинер наконец замолчала, прервав вопросы, которыми она на одном дыхании засыпала дочь. Элизабет с удовлетворением огляделась. На широком подоконнике спал Самсон — огромный рыжий котище с белым пятнышком на хвосте. Он игнорировал их вторжение в кухню, лишь кончик его хвоста чуть подрагивал и один глаз слегка приоткрылся, чтобы проверить, кто это пришел. Самсон был очень спокойным, невозмутимым котом, но когда он выходил на охоту… Ни одна мышь не решалась шевельнуть усиком, если он находился поблизости.
— Дай же мне разглядеть тебя, — сказала миссис Гардинер, поставив чайник на огонь.
— Нет, это ты дай мне посмотреть на тебя, ты уже достаточно мной налюбовалась, — улыбнулась Элизабет.
Мать почти не изменилась. Только, может, прибавилось седых волос да морщинок на загорелой коже, но худощавое лицо осталось таким же, серые глаза не потеряли своей остроты и проницательности, а линии рта по-прежнему были такими же нежными, как раньше. Миссис Гардинер была счастливой женщиной, ей нравился этот старый, переживший многие непогожие дни домик на краю деревни, с продуваемым морским ветром садиком и видом на море, который открывался из окон второго этажа. Она бесконечно любила мужа и детей, хотя порой они доставляли ей массу хлопот. Ее дни были заполнены с утра до вечера. Она ухаживала за садом, готовила, вышивала подушки и покрывала для благотворительных продаж, устраиваемых местной церковной общиной, ходила за покупками и навещала друзей, принимала их приглашения на чашечку кофе или чая.
— Представить только, ты живешь в Нью-Йорке, — сказала она. — Мир становится все меньше с каждым днем. Я впервые оказалась в Лондоне, когда мне было уже тридцать, и, могу признаться тебе, думала, что у меня интересная, полная событий жизнь, а ты летаешь, не задумываясь, через Атлантику. Это ли не удивительно!
— Вы с папой должны приехать в Нью-Йорк навестить меня, — сказала Элизабет, а мать вспыхнула.
— Так далеко? Это же очень дорого, мы не можем позволить себе этого. Мы ведь не денежные мешки, ты знаешь.
— Я могла бы… — начала Элизабет, но миссис Гардинер остановила ее.
— Нет-нет, я слишком стара, чтобы летать. Я предпочитаю оставаться на земле, так безопаснее. — Она принялась заваривать чай. — Хелен сейчас кормит ребенка, она спустится вниз через минуту. О, это отцовская машина — беги встречать его, Лиз.
Очень тактично, подумала Элизабет, возвращаясь в сад. Отец как раз открывал калитку, в руках у него было полно всевозможных пакетов. Он остановился, как только увидел ее.
— Лиз!
— Привет, па. — Она обняла его вместе с пакетами и расцеловала, слегка привстав на цыпочки.
Джон Гардинер был ростом выше шести футов, высокий сухопарый мужчина с неторопливой манерой речи и ленивой походкой. Его когда-то черные кудри были совершенно седыми. Глаза лучились теплотой, они и сейчас были ярко-голубыми, открыто смотрели на собеседника. Джон Гардинер относился к жизни с любопытством и интересом. Его занимало все — от кузнечиков до принципов работы двигателя внутреннего сгорания. Такое неравнодушие делало его моложе. Он гораздо легче воспринимал какие-либо новые идеи, чем его жена, которая почти не покидала своих владений и редко отказывалась от старых привычек.
— Ну и как ты чувствуешь себя дома? Наверняка все кажется меньше и бледнее. Нью-Йорк, должно быть, совсем другой, чем Саффолк, из твоих писем видно, что тебе там нравится.
— Я отлично провожу время, па. Каждый день полон событий и впечатлений.
— А твой босс? Он тоже впечатляет? Она состроила гримасу.
— Хелен предупредила, что вы уже вроде как просватали меня ему.
— Подобная мысль никогда не приходила мне в голову, — смеясь, запротестовал отец.
— Ну хорошо, потому что из этого ничего не выйдет. Мы с Максом не интересуем друг друга в этом плане. Так что забудьте и думать.
Отец почти жонглировал сыпавшимися из рук пакетами, и она взяла часть их. Когда они подходили к дому, Джон Гардинер спросил:
— А Дэмиан? Что ты чувствуешь к нему сейчас?
Элизабет быстро взглянула на него.
— А разве ты не слышал…
— Ты уже в курсе? — Отец нахмурил брови. — Дэвид сказал тебе?
— Нет, узнала об этом от одного человека в Нью-Йорке. Па, почему ты не сообщил мне?
— Мы считали, что для тебя будет лучше забыть о нем. Он причинил тебе много боли, Лиз. Это было ужасно, этот несчастный случай, но, что касается тебя, мы всего лишь не хотели новых страданий. Дэмиан Хейс ушел из твоей жизни, и хорошо. Пусть все так и остается. — Отец замолчал и взглянул на дочь. — Это может показаться жестоким, но…
— Я знаю, — сказала Элизабет, в лице у нее не было ни кровинки.
Отец, нахмурившись, внимательно всматривался в ее глаза.
— Ты… ты ведь ничего к нему больше не испытываешь, так, Лиз?
— Я не знаю, что я чувствую, — сказала она и пошла в дом.
Хелен и Дэвид сидели вместе с миссис Гардинер за старым, чисто выскобленным столом на кухне. На столе красовалась стеклянная ваза с пионами, розами и голубыми пиками дельфиниумов. Вокруг вазы стояли тарелки с домашними пшеничными лепешками, сочный фруктовый пирог и большая миска с клубникой. Миссис Гардинер разливала чай в изящные фарфоровые чашки, которые Элизабет так хорошо помнила. В первый раз она наконец почувствовала, что снова дома.
— А где же Вики? — спросила она.
— Она остановилась у своей школьной подружки и приедет завтра, — ответила мать, передавая ей чашку.
— Ты ее не узнаешь, — сказал Джон Гардинер. — Она так выросла, что мне страшно.
— Единственная вещь, которая тебя страшит, так это работа, — возразила ему жена. — Постриг бы после чая лужайку — если кто-нибудь из нас пойдет туда, ему понадобится компас, там трава выше головы!
— Почему ты всегда преувеличиваешь? — Он раздраженно намазал джемом лепешку.