Наваждение
Шрифт:
— Да я хоть сейчас рад выслушать тебя, приятель.
— А как же утренние процедуры? Умыться, зарядка. И даже завтракать не будете?
Вольфрам нахмурился.
— Опять шутишь? Не переигрывай!
— Простите, агент Вольфрам, наверное, вы правы.
Огоньки на черной поверхности заиграли более спокойно. ГРОБ сделал паузу в несколько секунд и приступил к своему монологу:
— Во-первых, я очень рад, что вы исполнили вчера мою просьбу и добыли для меня образец из квартиры Кулагина. Это совершенно очевидно биологический продукт, представляющий собой скисшее
Из всего этого душемучительного ряда слов Вольфрам воспринял только словосочетание «точная дата». Вместо завтрака он налил себе молока (того самого, «образцы которого…») и терпеливо ждал, когда ГРОБ назовет искомое значение.
«Краткость — сестра таланта, но это не про тебя», — со смирением подумал Вольфрам. Впрочем, такой уж он был, этот черный дурень, и переделать его, вероятно, не представлялось возможным.
— Итак, я утверждаю, что молоко это по жирности и качеству соответствует второму образцу, и было оно налито в тарелку либо вечером двадцать восьмого мая, либо утром двадцать девятого мая.
— Либо в ночь с двадцать восмого на двадцать девятое мая, — добавил Волков.
— Совершенно верно, агент Вольфрам, — подхватил ГРОБ, оставив без внимания сарказм коллеги.
— Ну что ж, похвально, это должно помочь нам в реконструкции событий, — сказал он.
— Спасибо, — ГРОБ зарделся огнями.
— У тебя еще что-то припасено? — спросил Вольфрам, недовольный тем, что все приходится вытягивать клещами. Прям, как тех карликов из сна.
— Да, разумеется. Приступим к «во-вторых». Здесь я позволю себе несколько унизить ваше человеческое самолюбие, агент Вольфрам. Как вам известно, человеческое ухо не способно воспринимать некоторые нюансы речи, особенно произносимой тихо или в бредовом состоянии.
— Это ты о чем? — немного напрягся агент.
— Вот вы здесь пишете, что… — сказал ГРОБ, при этом чем-то щелкнул, и из прорези на гладкой его поверхности вывалился дисплей, на котором Вольфрам увидел собственноручно написанный отчет. — Привожу вашу же цитату: «Склонившись над Дымовым, я услышал, как он, перед тем как потерять сознание, произнес следующие слова: «Убирайся к черту со своей писаниной!»
ГРОБ предупредительно замигал огоньками.
— А теперь привожу фрагмент сделанной вами записи в кабинете Дымова.
Вольфрам услышал больше посторонних шумов, чем что-то похожее на голос теряющего сознание профессора.
— Вы не замечаете разницу?
— Нет, а что должна быть?
Огоньки взбудоражено вспыхнули.
— Но как же?! Вот вы пишете, кавычки открываются: убирайся к черту со своей писаниной! Кавычки закрываются, конец цитаты. А вот, что
Снова зазвучала запись, но и сейчас Вольфрам не воспринял разницу.
«Бюрократ несчастный!» — он с содроганием подумал, что и сегодня придется присовокуплять к записям письменный отчет.
— Ты не умничай, говори толком! — не выдержал он.
— На самом деле Дымов говорит следующее: Убирайся к черту со своей ПСИНОЙ!
ГРОБ раз он прокрутил запись и только теперь слух и мозг Вольфрама уловили смысл.
— То есть…, — на ходу соображал он, — из этого следует, что Дымов, судя по всему, обращается к Кулагину, который, возможно, приходил к нему в кабинет с собакой.
— Именно так, Вольфрам, — довольно произнес ГРОБ.
— Значит, собака у Кулагина была! — подчеркнул Вольфрам, не оставив без внимания панибратство. Он нахмурился, но на первый раз решил ничего не говорить, но если повторится, тут же пресечь любые поползновения к фамильярству.
— Прошу заметить, что это было странное существо, — прогудел ГРОБ. — Оно даже не притронулось к налитому молоку. Что из этого следует?
— Что она не любит молоко.
— Кто — она?
— Собака, — пояснил Вольфрам.
— Я все же предпочел бы термин «существо», поскольку называть его собакой у меня пока нет никаких оснований.
— Ну, как знаешь.
Огоньки на поверхности ГРОБа возмущенно вспыхнули все разом.
— Я не понимаю, агент Вольфрам, почему вы готовы считать неочевидное очевидным?!
— Потому что я человек, и мне гораздо привычнее считать это существо собакой. Тем более, что Дымов так и сказал. Да что ты вообще привязался к этой собаке?! Может, она была у Кулагина всего один день. Он отправился с ней на работу, что здесь такого?
— Вы сами-то хоть верите тому, что говорите? — спросил вдруг ГРОБ, и голос его прозвучал непривычно тихо и даже с каким-то подозрением: мол, а все ли у вас, агент Вольфрам, в порядке с головой?
— Ну, согласен, хватил я немного. Странная это собака, не буду больше спорить. Была и не стало.
— Не собака. Существо.
— Существо, конечно, существо.
— Я бы еще добавил, что речь идет не об одном существе, о котором мы не можем сказать ничего с определенностью. Ваш вчерашний отчет содержит информацию о некоей крысе, разговор о которой завел с Грушиным погибший Мясоедов.
Вместо ответа, Вольфрам схватился рукой за лоб, растер виски. Он вдруг почувствовал, что его мелко трясет. И еще понял, что его желанием всегда было именно это — гоняться за неведомыми тварями. За самыми непонятными и таинственными существами, которых еще нет ни в одних каталогах инопланетной нечисти. И сейчас как раз такой случай. А он, вместо того, чтобы подвергать все сомнению, зацепился за эту «собаку», будь она неладна.
— Можно ли назвать эти сомнительные упоминания чисто случайными совпадениями, ни о чем конкретно не говорящими? — немного успокоившись, спросил он. — Допустить, что у Кулагина, Мясоедова и Дымова повредилась психика. И никаких существ, ни крыс, ни собак, на самом деле нет.