Наваждение
Шрифт:
– Спасибо вам, дядя, – с огромным облегчением сказала Кэтрин. Хотя она и впрямь была девушкой не робкого десятка, ее угнетала мысль о том, что придется в одиночку ехать в огромный город, который хоть и был ее родиной, но оставался до сей поры совершенно чужим.
– Спасибо вам, Кэтрин. – Он с улыбкой посмотрел на нее поверх бокала. – Больше всего на свете я люблю загадки и сейчас заинтригован. Мы обложим этого мистера Бизли в его собственной берлоге и заставим дать объяснения!
Она радостно встрепенулась, тоска и беспросветность последних дней понемногу отступали. Прежняя жизнь кончилась,
Жизнь не стоит на месте, говорил ей отец, и надо бесстрашно смотреть вперед. Ей придется быть достаточно стойкой, чтобы суметь справиться со всем, что встретится на ее пути. Эти мысли словно боевое знамя развевались в ее мозгу, когда позднее она вернулась к себе в комнату, чересчур возбужденная, чтобы как следует выспаться. На следующее утро чуть свет она уже была на ногах и укладывала необходимые вещи в небольшой ковровый саквояж.
В тех редких случаях, когда они с отцом ездили в Бристоль, им приходилось пользоваться общественным транспортом. Это был видавший виды омнибус, раз в неделю влекомый лошадьми через их деревню, – неудобные деревянные скамейки и открытая платформа наверху, где вынуждены были путешествовать те несчастные, у которых не хватало денег на билет в салоне.
На этот раз все обстояло иначе. Черная полированная карета Седрика с восхитительно мягкими сиденьями легко катилась на смазанных колесах мимо рощ и белоснежных коттеджей, минуя ухоженные поля и охваченные весенним цветением живые изгороди. Наконец они подъехали к морскому порту, и дорога пошла под уклон. Город был погружен в туман, и лишь шпили церквей устремлялись высоко в небеса. Шлейфы дыма тянулись от высоких фабричных труб и смешивались со смогом, застилавшим людные извилистые улицы. Высокие силуэты кораблей маячили у входа в гавань, и отдаленные гудки сливались с городским шумом.
Но когда они подъехали к Клифтонскому мосту, все изменилось, словно из непроглядного тумана они выбрались на солнечную горную лужайку. По прямым, широким аллеям они проезжали мимо роскошных магазинов, ухоженных скверов, изысканных особняков, приближаясь к тому месту, где располагался дом Седрика. Так началось превращение Кэтрин из простой деревенской девушки в светскую леди, и нельзя сказать, что оно было легким. Прежде всего ее смутило обилие ждущих ее приказаний слуг, чьи лица и имена слились в невообразимую мешанину.
– Вам необходима служанка, – провозгласил Седрик, когда они оказались в роскошной гостиной с черно-белым изразцовым полом, высокими кожаными креслами и изящной лестницей в дальнем углу: казалось, ее изогнутые, украшенные затейливыми перилами пролеты парят в воздухе, а не опираются на каменные колонны. Свет проникал сюда через стеклянные витражи, расцвечивая двери в соседние помещения, украшенные резными архитравами. Многочисленные ниши были заняты пальмами в огромных жардиньерках и греческими статуями.
– Но у меня никогда не было служанки. – Сама эта мысль показалась Кэтрин абсурдной. – Я со всем управлюсь сама.
– Глупости, дитя, – кратко возразил Седрик, скинув пальто, шляпу и трость с серебряным набалдашником на руки облаченному в ливрею сумрачному лакею. – Вы могли управляться сами
– Они и сейчас таковы, – отрезала она, напуская на себя более, чем обычно, неприступный вид в толпе слуг. Ей казалось, что они потешаются над ней и ее простым черным платьем, шляпкой и плащом. Впервые она подумала о своем трауре без боли: может быть, сердца их тронет жалость, и они будут более снисходительны к ее внешности.
– Только до поры, моя милая, только до поры, – сказал Седрик, увлекая вверх по лестнице после того, как отдал приказание перенести ее багаж в лучшую комнату для гостей.
Кэтрин стояла, в замешательстве едва управляясь с перчатками, которые почему-то никак не снимались с рук. Ее поразило великолепие отведенных ей апартаментов. Изысканно пропорциональная комната казалась просторной и полной воздуха и света, стены ее были затянуты белым шелком и украшены резными карнизами, а с высокого потолка свисал вычурный газовый светильник из меди. Кроме этого новомодного светильника, Седрик, редко посещавший эту часть дома, ничем пока не успел обновить ее обстановки. Поэтому вместо удобных мягких диванов взору Кэтрин предстали монументальных размеров мрачные буфеты и прочие не менее роскошные предметы старины в стиле чиппендейл, украшенные резными восточными орнаментами, современниками самого дома.
Заложив руки за спину, он встал на коврике возле камина и взглянул на Кэтрин из-под полуопущенных век.
– Как вы предпочитаете провести сегодняшний день? Отправиться в зоологический сад или посетить «камеру обскура»?
Кэтрин взяла шляпку, водрузила ее на голову и, взглянув в одно из множества висевших здесь зеркал в роскошных рамах, решила, что совершенно не подходит к этой обстановке. Она подумала, что, явившись сюда, сделала глупость и приуныла. Лучше уж было одной отправиться к мистеру Бизли. Она обернулась к Седрику, не в силах скрыть правды.
– Я была бы рада пойти куда угодно, но мне не стоит показываться на улице вместе с вами. Взгляните на меня! Я же просто ужасно одета!
Седрик пришел в восторг. Для него даже в этом нелепом платье она была игрушкой – юная, свежая и неискушенная! Он, всегда окруженный такими дамами, которые и помыслить не могли о подобном целомудрии, был очарован. Какое счастье, что удалось вырвать ее из кельи викария! Кэтрин создана для иной жизни. Взяв Кэтрин под руку, он повел ее на Куинз-Роуд в маленький уютный магазин. Здесь им предложили чашку чая.
В такое мгновение он наслаждался своей ролью опекуна, хотя прекрасно сознавал, что она может затянуться и даже положить конец нынешней интрижке с актрисой и даже продолжительной, перемежавшейся то ссорами, то примирениями, связи с супругой одного известного политика. В какой-то момент он едва не пожалел о своем порыве и утраченной свободе, но уже следующий взгляд на Кэтрин развеял в прах эти малодушные соображения. Она была прелестна, и он не пожалеет о потраченном времени.
– Мое дорогое дитя, вам не следует недооценивать себя, – ослепительно улыбнулся он Кэтрин. – В вашем наряде нет ничего ужасного. И я польщен оказанной мне честью стать вашим гидом. А теперь вернемся домой, вы освежитесь перед ланчем, и мы отправимся в город.