Наваждение
Шрифт:
На дульном срезе притаилось пятнышко ржавчины.
Пендергаст подошел к двери и крикнул вниз:
– Морис! Принесите, пожалуйста, ключи от оружейной стойки.
Через некоторое время Морис появился в холле.
– Сейчас, сэр.
Дворецкий исчез, а через минуту уже стал взбираться по скрипучей лестнице, держа в костлявой руке железный ключ. Он проковылял мимо Пендергаста и вставил ключ в замок.
– Прошу вас.
Лицо у него было бесстрастное, но он явно гордился собой: и ключ у него под рукой, и вообще он всегда готов служить.
– Спасибо, Морис.
Дворецкий
Пендергаст открыл стойку и медленно взялся за холодный металл двустволки. От одного прикосновения к ее оружию пальцы затрепетали. Сердце почему-то заколотилось – верно, все еще давал себя знать ночной кошмар. Пендергаст вынул двустволку и перенес ее на длинный стол посередине комнаты. Из ящика под стойкой он взял принадлежности для чистки оружия и разложил рядом с винтовкой.
Потом вытер руки, взял винтовку, переломил стволы и заглянул в них.
Удивительно: правый ствол полностью забит, левый – пуст. Пендергаст положил винтовку и задумался. Затем снова вышел к лестнице.
– Морис!
Появился дворецкий:
– Да, сэр?
– Не знаете ли, после… смерти моей жены из «кригхоффа» никто не стрелял?
– Вы ясно распорядились, сэр, чтоб никто оружие не трогал. Ключ хранится у меня. Никто даже к стойке не подходил.
– Спасибо, Морис.
– К вашим услугам, сэр.
Пендергаст вернулся в кабинет и на этот раз прикрыл за собой дверь. Взял из ящика письменного стола лист старой почтовой бумаги, расстелил на столе. Потом вставил шомпол в правый ствол, вытолкнул грязь на лист и стал разглядывать: обгоревшие кусочки и клочки какого-то материала, похожего на бумагу. Пендергаст достал из кармана лупу, с которой никогда не расставался, вставил ее в глаз и стал внимательно изучать клочки. Никаких сомнений: обгорелые съежившиеся остатки пыжа.
Но ведь в патронах пятидесятого калибра пыж не используется! Пуля, заряд, капсюль. Такой патрон, даже бракованный, подобных следов никогда не оставит!
Пендергаст изучил левый ствол, чистый и хорошо смазанный. С помощью шомпола он протолкнул через ствол тряпицу. Никакой грязи.
Пендергаст резко выпрямился, пораженный дикой мыслью. В последний раз из двустволки стреляли в тот страшный день. Он заставил себя вернуться мыслями в прошлое, хотя прежде всеми силами избегал этого. Когда же он начал вспоминать, восстановить детали оказалось нетрудно. Каждый миг той охоты навсегда врезался в память.
Хелен выстрелила только один раз. У «кригхоффа» два спусковых крючка – один позади другого. Передний крючок – для правого ствола, и первым обычно нажимают его.
Сделав по красному льву единственный выстрел, Хелен промахнулась. Пендергаст всегда объяснял это отклонением пули – пуля может значительно отклониться, если заденет, например, траву, – или тем, что Хелен волновалась.
Однако Хелен не из тех, кто паникует, даже в чрезвычайных обстоятельствах. Промахивалась она редко. И в последний раз она тоже не промахнулась… или не промахнулась бы, будь в правом стволе пуля. Вот разве что в стволе была не пуля, а холостой патрон… А чтобы холостой выстрел дал отдачу и прозвучал как настоящий, нужен большой плотный пыж, от которого в стволе остается именно такая грязь.
Если бы не самообладание, Пендергаст мог бы тронуться умом от потрясения, вызванного такими мыслями. В то утро в лагере, перед самым выходом, Хелен зарядила двустволку патронами пятидесятого калибра. Он сам это видел. И знал, что они были не холостые. Никто – и уж точно не Хелен – не спутает холостой патрон с патроном боевым. Он отлично помнил, как блеснула медь мягконосых пуль, когда жена засылала патроны в стволы.
В промежуток между тем, как она зарядила свой «кригхофф», и выстрелом кто-то вынул боевые патроны и вставил холостые. А потом, после охоты, кто-то убрал и холостой патрон, и стреляную гильзу, устраняя следы содеянного. Однако преступник допустил ошибку: не почистил ствол, оставил в нем улику – грязь.
Пендергаст откинулся на спинку стула. Прижал ко рту дрожащую руку.
Хелен погибла не из-за несчастного случая. Произошло убийство.
Глава 6
Нью-Йорк
Суббота, четыре часа утра. Лейтенант Винсент д’Агоста протолкался через толпу зевак, нырнул под заградительную ленту и подошел к телу, распростертому на тротуаре у дверей одного из бесчисленных индийских ресторанчиков на Шестой Восточной улице. Под трупом натекла большая лужа крови; нереально красивым казалось отражение в ней красных и лиловых огней пыльной витрины ресторана.
В злодея выпустили полдюжины пуль, не меньше. Он лежал на боку, откинув одну руку, а ствол валялся в двадцати футах. Криминалист измерял рулеткой расстояние от руки до оружия.
Убитый – сухопарый белый мужчина лет тридцати – походил на изломанную палку: колено одной ноги прижато к груди, другая нога отогнута в сторону, руки широко раскинуты. Двое стрелявших копов – здоровенный негр и жилистый латиноамериканец – стояли в сторонке и общались с уполномоченным отдела внутренних расследований полицейского управления.
Д’Агоста подошел, кивнул присутствующим, пожал руки копам, вспотевшим от волнения.
«Убийство – тяжелый груз на совести», – подумал д’Агоста.
– Лейтенант, – обратился к нему один из копов, которому не терпелось еще раз рассказать все свежему человеку, – этот тип только что грабанул с пушкой ресторан и бежал по улице. Мы назвались, показали наши полицейские жетоны, а он, гад, открыл огонь – стрелял на бегу, а на улице полно народу… У нас выбора не оставалось, пришлось его достать. Больше никак, никак.
Д’Агоста одобрительно похлопал копа по плечу и посмотрел на табличку с именем:
– Успокойся, Окампо. Вы сделали все как положено. Расследование это подтвердит.
– Он так палил, как будто завтра конец света.
– Для него – уже наступил.
Д’Агоста отвел в сторонку представителя отдела внутренних расследований:
– Какие-то проблемы?
– Вряд ли, сэр, – ответил уполномоченный, закрывая блокнот. – Слушания, конечно, не избежать. Но тут все ясно. – Лейтенант понизил голос: – Проследите, чтобы ребята получили психологическую помощь. И пусть, прежде чем давать показания, поговорят с адвокатом.