Навеки твой. Бастион. Неизвестный партнер
Шрифт:
– Вы когда–нибудь говорили о… – начал Хамре, но запнулся и задал вопрос по–иному: – Не могли бы вы сказать, фру Андресен, по какой причине Гюннар Bore мог убить вашего мужа? Он что, ревновал?
Она отрицательно покачала головой.
– Ведь мы были почти разведены. Никаких причин не было. Между мной и Юнасом все давным–давно было кончено.
– Но не с вашей стороны, у вас оставались к нему какие–то чувства.
Она не ответила. Мы видели, как она подбирала слова. Несколько раз открывала рот, собираясь что–то сказать, но так и не произнесла ни звука.
– Совершенно очевидно, –
– Послушайте, Хамре, – перебил его Паулюс Смит, – возьмите себя в руки. Какого черта вы говорите… Вы же не думаете… – Он взглянул на меня, ожидая поддержки, но я промолчал, и он продолжал: – Гюннар Воге убил сегодня вечером этого парнишку, и он, как я понимаю, уже сознался.
– Неофициально, – ответил Хамре.
– Но тем не менее сознался, – продолжал Смит, – и причина убийства ясна: парень что–то знал. Он знал, что Воге убил Андресена. Он стоял внизу с Веумом и мог видеть то, чего не видел Веум.
– Вы думаете, это возможно? – кисло поинтересовался Хамре.
– На девяносто девять процентов, – продолжал Смит. – Этот парень видел, как Гюннар Воге ударил ножом Юнаса Андресена и исчез, спустившись по лестнице, пока Веум поднимался по другой. И когда сегодня вечером Воге понял, как много этот парень действительно знает, ему оставалось только одно. Все довольно просто, Хамре, совсем несложная канва.
Я тяжело облокотился о стол и, пристально глядя на Венке Андресен, сказал:
• – Ты мне лгала про Гюннара Воге, Венке.
Все молчали. Венке медленно повернулась ко мне. Она смотрела на меня своими большими темно–синими глазами, которые я впервые увидел меньше двух недель назад. Я смотрел на ее рот, губы, которые поцеловал и надеялся, что поцелую еще. Я смотрел на ее лицо и вспоминал, как мягко и доверчиво она потянулась тогда ко мне и я поцеловал ее тогда в первый и единственный раз.
– Ты мне лгала, – повторил я. – Обо всем остальном ты сказала правду. Все остальное я более или менее мог проверить. Ты говорила правду и о Рикарде Люсне – он сам потом признался, что врал мне. Но когда я спрашивал тебя о Гюннаре Воге, ты мне лгала. Почему, Венке?
Она отвернулась и смотрела на Хамре, будто искала у него защиты от меня, будто он мог защитить ее.
– Я не понимаю, – произнесла она, – за что Гюннар мог убить Юнаса?
– Нет, конечно, – сказал я, – ты не знаешь этого, и мы этого не знаем. Но если как следует вдуматься, это не удивительно, потому что Юнаса убил не Гюннар Воге, это сделала ты.
Лицо ее вспыхнуло, и она резко повернулась ко мне.
– Послушай, Веум, – вмешался Смит, – ведь уже есть…
Якоб Э. Хамре наклонился вперед, напряженно вглядываясь в Венке.
– Это ты убила его, – повторил я, – и ты прекрасно это знаешь. Мы просто не видели этого. Я этого не видел, но сейчас все стало предельно ясно – и теперь понятно, почему ты мне лгала.
. – Почему?… – сказала она.
– Чтобы никто не знал, что у вас было что–то с Гюннаром Воге, что ты бывала в его квартире, могла рыться в его ящиках и там найти тот нож, которым ты убила Юнаса.
– Но он сам дал мне его!
– Ага! Зачем? Значит, вы вместе планировали это…
– Ты ничего не понимаешь, Варьг, мне кажется, ты совершенно ничего не понял. Да, этот нож дал мне Гюннар, но не для того… не потому, что мы планировали… Он нужен был мне для обороны, если Джокер и его компания начнут ко мне приставать, если они не оставят нас в покое… Этот нож лежал в верхнем ящике комода в прихожей на случай, если они попытаются ворваться.
– Но никто не пытался ворваться к тебе. Просто пришел Юнас. И ты его убила.
– Это абсурдно… – выдавила она из себя. – Это необъяснимо, такое никогда не должно было случиться, но…
Тут включился Хамре и своим негромким ровным голосом сказал:
– Теперь расскажите все спокойно и по порядку, фру Андресен. Расскажите нам о том, что произошло.
Венке смотрела на него почти с благодарностью. Во мне же все сжалось, я вдруг почувствовал себя бесконечно одиноким, настолько одиноким, насколько вообще может быть человек. Я еще раз посмотрел на ее сплетенные руки – так сплетают руки влюбленные, тесно прижавшись друг к другу. Но она ни к кому не прижималась, и ее пальцы были сплетены со своими собственными. А может, если разобраться, она любила только самое себя.
– Я вернулась из чулана с банкой варенья, а он – Юнас – уже был в квартире. Я сразу на него рассердилась. «Ты здесь больше не живешь, Юнас, – сказала я. – Ты не имеешь никакого права открывать дверь своим ключом». Он немного опешил. И тут же начал жаловаться на то, что у него тяжелое материальное положение и поэтому он задержался с выплатой алиментов и так далее. Я не знаю, что со мной произошло, но вдруг красная пелена застлала мне глаза. Вся тоска, все неприятности, скопившиеся во мне, вдруг выплеснулись через край. У меня потемнело в глазах, и я подумала, что именно он разрушил все, что у нас было, что он виноват в том, кем я стала, в том, что я совершила самый тяжкий, смертный грех – неверность. Я держала в руках банку с вареньем и бросила ее в него. Я попала ему в лоб и видела, как ему было больно. А он – он всегда был очень вспыльчив, – он ударил меня, ударил по лицу так, что я пошатнулась и животом стукнулась об угол комода. Мне было больно, я открыла ящик, где лежал нож, и со злости ударила Юнаса ножом. Нож погрузился в его тело, и я… Он согнулся, наклонился вперед, лицо его изменилось. Я не знаю, успел ли он заметить нож в моих руках. «Что, что ты наделала. Венке?» – спросил Юнас. Но я не могла видеть его обвиняющих глаз, не могла выдержать его взгляда, и я вытащила нож и ударила его еще, и еще, и еще. Он хотел шагнуть ко мне, но ноги его подкосились, и он упал. Она смотрела прямо перед собой.
– Он так и лежал, – продолжала она, – а я… я прошла мимо к двери, отперла ее и вышла на балкон. Я помню, что звала на помощь. Но я не помню, что произошло потом. Мне кажется, я потеряла сознание. Я помню, что была как в столбняке, когда все вы появились… сначала Варьг, а потом… – Ее голос замер.
Все, что произошло потом, мы могли восстановить и без ее помощи. Все остальное мы знали.
– Как быстро, – раздумчиво произнесла она, – как быстро можно оборвать одну жизнь, две… даже три. Мою и Гюннара тоже.