Навеки
Шрифт:
Но отказалась от намерения, не успев начать. Ладно, я знаю, что он лгал мне – а может, просто многого недоговаривал, – но его, кажется, и в самом деле тревожила судьба ребенка, которого, похоже, не существовало вовсе.
Вместо того, чтобы принудить Линкольна уйти, я предложила ему остаться на обед. Не прибегая к словам, внушила, что он чертовски голоден и мечтает приготовить что-нибудь в моей кухне.
Ведь я, Господь свидетель, готовить не умею и дом покинуть тоже не могу. Если репортеры там за оградой увидят меня в обществе Линкольна Эймса, этой новостью запестрят все завтрашние газеты. Услышав
Часом позже Линк, как он велел называть себя, и я сидели за мраморной стойкой на кухне, уплетая спагетти из огромных мисок, чесночный хлеб и салат. Рядом на столешнице оттаивали вынутые из морозилки профитроли и клубника.
– Все до донышка, – потребовала я, накручивая спагетти на вилку.
Я мало ела после исчезновения Адама, и в результате позвоночник стал самой объемистой частью моего тела.
Линку понадобилось около часа, чтобы выложить абсолютно все. Он и не подозревал, что все это время я давила на него, заставляя рассказывать еще и еще. Должна признать, что в общем и целом его история была интересной. Жаль только, что в сюжетной линии имелись огромные пробелы – отсутствовали целые куски.
Голодающим актером он стал платным донором банка спермы, и какая-то работавшая там женщина увидела его в кино. Словом, она…
Что? Украла сперму и собственноручно проделала над собой процедуру?
Линк не знал подробностей. Ему было известно только то, что обнаружил его агент: Лиза Хендерсон подарила жизнь отпрыску Линкольна Эймса и в течение семи лет колесила с ребенком по стране.
– И теперь ваш агент мертв? – спросила я, принимаясь за вторую порцию спагетти.
Гость съел только одну. Слабак.
– И Лиза Хендерсон тоже мертва. У меня были бумаги, в которых содержалось много сведений о ней и о моем сыне, вроде того, в какие школы он ходил, но эти документы кто-то украл.
– Из вашего сейфа ночью, когда вы спали. Хорошо еще, что вы не проснулись, потому что вору пришлось бы вас убить.
По тому, как рука со стаканом замерла у рта, я поняла, что шокировала его.
– Разве я вам этого еще не рассказывала?
– Гм… Нет, не рассказывали, – он прищурился. – А что еще вы мне не рассказали?
– Ну, ваша подруга…
– Слышать об этом не хочу!
Я не могла удержаться от улыбки… и он улыбнулся в ответ.
Поднявшись, Линк начал украшать полуоттаявшими клубничинами холодные пирожные. Повар из него не многим лучше, чем из меня.
– Ладно, так что мне теперь делать? Забыть обо всем? Поверить, что у этой женщины не было моего ребенка, потому что не имеется доказательств, что малыш жил с ней? А если бы и жил, не факт, что он от меня. То есть, если он вообще существовал.
– У вас нет ничего, что было бы непосредственно связано с предполагаемым ребенком?
– Только его фотография.
Я с удивлением воззрилась на тупицу. У мужчины была темная кожа, но я заметила, что он покраснел.
В следующую секунду он уже мчался, а я за ним по пятам. Естественно, он бросился за своей курткой, которую я повесила в шкаф в холле. Гость плохо ориентировался в моем громадном запутанном
Я внезапно поняла, что, если помогу Линку, то каким-то образом продвинусь в поисках мужа. Пока не ясно, каким образом, но я была совершенно уверена, что должна помочь Линкольну Эймсу.
«Да, но как?», – сосредоточенно размышляла я. Как покинуть это убежище и выйти… туда?
– Вы позволите? – холодно сказал Линк, отбирая у меня свой бумажник.
Я улыбнулась ему, но улыбка осталась безответной. Очевидно, он догадался, чем я тут занималась. Я с трудом удержалась, чтобы не спросить, кого это он так ненавидит и почему, но когда он вручил мне снимок женщины с ребенком, я целиком сосредоточилась на изображении.
– Эта не та женщина, которую убили. Это фотография матери ребенка, и да, отец этого малыша вы, и они оба живы.
– Где они?
– Не знаю.
– Как это вы не знаете?
«Опять двадцать пять», – подумала я. Подняла руки в знак поражения и зашагала обратно на кухню. Линк наступал мне на пятки, не переставая тараторить.
– Я уже видел, как вы проделываете удивительные вещи, так почему же вы не можете сказать мне, где они? И почему в газете было напечатано ее фото и некролог, если она не умерла? Ведь эти люди должны были знать, кого хоронят, верно? Они же устроили сбор средств ей на надгробие, потому что любили ее и уважали.
– Хотите еще клубники?
– Почему вы не отвечаете?
Я повернулась к зануде.
– Всегда нужно больше, не так ли?
Мой гнев вырвался на поверхность. За этот год я пережила всю шкалу эмоций и побарахталась в каждой из них, но только одному чувству не позволяла овладеть собой – гневу. По правде говоря, я боялась, что если по-настоящему сильно рассержусь, то стану такой, как Кэрри из романа Стивена Кинга и разнесу вдребезги несколько домов.
И вот теперь этот субъект злился на меня! Это уж слишком. Я захлопнула дверцу холодильника и надвинулась на него.
– Больше! Все хотят от меня большего! Я рассказала вам все, что узнала, но вы требуете, чтобы я сказала вам что-то еще! А вам не кажется, что если бы я умела точно указывать местонахождение пропавших детей, я бы только этим и занималась? Разве я в таком случае не сидела бы в полиции двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, перебирая фотографии и говоря «Этого увез отец» или «Этот на дне озера. Мать убила его»?
Когда Линк согнулся, прижав руки к вискам, я поняла, что ему больно и что эту боль причиняю ему я, но уже не могла остановиться.