Наверху
Шрифт:
Князь Юсупов наклонился к плите склепа и поцеловал ее там, где заканчивалась надпись на камне. После развернулся и, не обращая внимания на разошедшийся дождь, пошел прочь.
— Господин, — встретивший его у ограды кладбища, телохранитель развернул над ним зонт. Но князь отмахнулся от него. Остановился прямо посреди дороги и, подняв лицо к небу, застыл в таком положении. — Простудитесь…
Через некоторое время телохранитель снова позвал его, подойдя ближе.
— Господин, есть новости, — негромко проговорил он, пытаясь привлечь внимание князя. — Был официально опубликован доклад о результатах
Юсупов провел ладонями по мокрым волосам, затем с силой растер ими лицо.
— Да, да, Винс, посмотрю.
Голос у князя был потухшим, глухим. Ни каплю жизни в нем не чувствовалось, видел телохранитель. Живого мертвеца напоминал. Да и выглядел, если честно, ничуть не лучше.
— Подожди, Винс…, — Юсупов вытащил из кармана звенящий коммуникатор и приложил к уху. — Юсупов.
Молчание затянулось. Князь слушал собеседника долго, так и не произнеся ни единого слова. Наконец, он встрепенулся. Поднял коммуникатор и со всей силы бросил его на асфальт.
— Похоже, я разорен, Винс, — князь вдруг произнес совершенно безумную по содержанию фразу, которая никак не могла быть правдой. Ведь, состояние Юсуповых было одним из самых крупных в империи. Это просто невероятные средства. — Почти разорен.
При этом князь… УЛЫБАЛСЯ. Но улыбался так, что у Винса на душе ощутимо заскребли даже не кошки, а кто-то более крупный и страшный.
— Ах, Еремей, Еремей, я ведь тебе верил. Думал, мы на одной стороне, — улыбка у него была широкой, выглядывали крупные ослепительно белые зубы. Не улыбка, натуральный звериный оскал, с которым монстр поджидает свою жертву. — Я ведь такие финансы вложил в этот проект, что даже подумать страшно. Очень большие финансы, Еремей… Нехорошо… Вдобавок, еще моего врага у себя пригрел. Никогда не поверю, что ты не знал этого. НЕ ВЕРЮ, Еремей. Он ведь сына моего убил, а ты его к себе взял… Уж не тыл ли это все сделал?
Над князем начало подниматься туманное марево, касаясь которого дождевые капли тут же испарялись. Вокруг его длинных пальцев начали вспыхивать еле заметные искорки, на глазах превращавшиеся в пламенеющие сполохи.
— Решил мой род под нож пустить, Еремей?! Попробуй…
Глава 14. Думал, все кончилось? Хрена. Все только начинается
– //-//-
Несколько дней, после той страшной ночи, Екатерина Соколова жила, словно в прострации. Ведь, она уже почти простилась с жизнью, когда те бандиты приставили ей нож к горлу. Страх с такой силой сковал ее тело, что она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Думала, все, смертьпришла. Но, слава Господу, все обошлось.
— Спаси и сохрани, спаси и сохрани, — шептала женщина, в восхищении ходя по своему новому дому.
Теперь она жила в поместье самого боярина Скуратова, который принял в род ее сына Максимку. Дай Бог, боярину крепкого здоровья и долгих лет жизни. Проявил такую милость к ним, простым людям.
Главное ведь здесь люди какие хорошие, душевные живут. Она-то переживала, когда ее на большом дорогом автомобиле повезли сюда. Думала, относится будут, как к приживалке и бродяжке. А они к ней со всей душой. Дай-то Бог им крепкого здоровья.
— Хорошие, очень хорошие люди. Не грубят, не ругаются, куском хлеба не попрекают. А говорят, что богач злые… Не правда…, — шептала она, уже сидя в выделенной ей целой комнате. В руки взяла вязание, к которому во время болезни сильно пристрастилась и начал потихоньку петельку на петельку накидывать. А сама все продолжала бормотать себе под нос. — И кормят хорошо, богато. Такого и видала никогда. Спасибо тебе Господи, сподобил таки…
Мысль про душевность и особое отношение к ней никак ее не отпускала. Снова и снова возвращалась она к этому, удивляясь такому. Ведь, совершенно другое ожидала. Даже страшилась того, что могло ее ждать в доме боярина Скуратова.
— А как они все к Максимке хорошо относятся, просто и не описать, — улыбалась женщина. Что и говорить, приятно, когда о твоей кровиночке только хорошее говорят. — Особенно эта девчушка, Мариночка, все про него выспрашивала. Хорошая девочка, красавица, тихая и учиться, наверное, отлично. Мой Максимка, видно, понравился ей очень. Вот бы невесту ему такую же…
Пробормотав это вслух, она вздрогнула и испуганно огляделась по сторонам. Такое, вообще, говорить нельзя.
— Ой! Что это я? — что-то совсем она заболталась. Начала нести невесть что. — Где он и где мой Максимка…
Правда, где-то глубоко в голове эта крамольная мысль спряталась до поры до времени. Уж больно женщине хотелось, чтобы все у ее сына было хорошо и, как у людей. А с такой невесткой, вообще, было бы хорошо.
— И прислуге, смотрю, он по душе пришелся. Эта вертлявая, Лизавета, тоже вопросы разные про него задавала. Одета уж больно так…, — он недовольно сморщила губы, вспомнив довольно глубокое декольте горничной, из которого норовили вырваться немаленькие груди. Ярко накрашенные губы и повадки роковой красотки еще больше дополняли образ нежелательной особы. — Вертихвостка, наверное. Чего ей еще от парня нужно? Надо Максимке сказать, чтобы осторожнее с ней был, а лучше, вообще, чтобы с ней не разговаривал… Точно бедовая девка. Вся такая из себя. Нечего Максимке с ней разговаривать.
Оторвавшись от вязания, он даже пальцем погрозила куда-то в сторону.
— Все ей о Максимке, видите ли интересно. И что ему нравится, и что он любит на завтрак, и какой одеколон предпочитает. Ух, вертихвостка! Эх, заболталась…
За разговорами сама с собой один ряд у ней не так пошел. Пришлось его распустить и заново вязать начать. Некоторое время Соколова молча накидывала петельку за петелькой, внимательно следя за тем, как появляется строгий геометрический рисунок на вязаном полотне.
— А Максимка-то совсем вырос, — все-таки не выдержала она и снова забормотала. Не могла женщина в тишине находится. Даже во время своего лежания в коляске все время включала визор, чтобы он создавал фон и, одновременно, иллюзия многолюдства в квартире. — Жених, — с гордостью добавила она, а в голове вновь мелькнула опасная мысль про дочку боярина. Екатерина даже их вместе представила. — Самостоятельный, сильный, умный… Эх, совсем изменился, — ей бы радоваться, но время от времени накатывала грусть. Вспоминалось, каким беспомощным он был еще совсем недавно. — И говорить стал, как настоящий аристо[1]. Совсем не отличить.