Наводнение на болоте

Гарт Фрэнсис Брет

Несмотря на волнение и грозящую опасность, несмотря на то, что ребенок все плакал и ей приходилось его успокаивать, несмотря на ветер, свистящий в лицо, на неустойчивость положения на скользком стволе, она нашла в себе силы бросить последний взгляд на свое покинутое и размытое жилище. Она теперь удивляется, какие глупые мысли приходили ей тогда в голову. Например, она подумала, что напрасно не переоделась сама и не надела на ребенка его лучшее платье, потом стала молиться о том, чтобы домик ее сохранился и мужу было где отдохнуть, когда он вернется, — а как он узнает, что с ней и с ребенком? При этой мысли она чуть не потеряла сознание. Но ей некогда было предаваться

отчаянию: когда длинные корни ее ковчега наталкивались на преграду, весь ствол делал пол-оборота, и она дважды погружалась в черную воду. Ее все время беспокоил пес: он с воем метался взад и вперед по стволу, пока при новом толчке не соскользнул в воду. Некоторое время он плыл рядом, и женщина даже пыталась помочь бедному животному вскарабкаться на дерево, но пес был такой «глупый» и так бился в воде, что все попытки спасти его оказались тщетными, и вскоре она навсегда потеряла его из виду. Теперь женщина с ребенком осталась совсем одна. Огонь, который еще несколько минут горел в опустевшей хижине, вдруг погас. Она уже не знала, куда плывет. Вдали показались смутные очертания белых дюн на косе, и она поняла, что дерево плывет по течению реки. Прилив заметно слабел; она, очевидно, очутилась в том месте, где течение разлившейся реки сталкивалось с поднимавшимися морскими водами, и теперь ей грозила опасность с отливом быть унесенной в открытое море или оказаться затертой плавающими бревнами. Если же опасность эта ее минует и река снесет ее в залив, у нее была надежда зацепиться за кустарник у самого устья и здесь переждать до света. Иногда ей казалось, что она слышит, как доносятся с реки голоса и крики людей, мычание коров и блеяние овец. Потом опять наступала тишина, и она слышала только звон в ушах да биение своего сердца. К этому времени она стала чувствовать, что продрогла до мозга костей и так оцепенела от неловкого положения, что едва может двигаться. Ребенок плакал, когда она давала ему грудь, и она поняла, что у нее пропало молоко. Это ее так испугало, что она закрылась платком и в первый раз горько заплакала.

Когда она снова подняла голову, гул прибоя слышался уже позади. Она догадалась, что дерево опять повернулось. Набрав в рот воды, чтобы промочить горло, она почувствовала, что вода соленая, как ее слезы. Но это ее обрадовало: она поняла, что плывет по спадающей воде морского прилива. Потом ветер стих и кругом воцарилась глубокая, гнетущая тишина. Не слышалось даже журчания воды по бокам огромного шероховатого дерева, все было объято мраком и безмолвием. Она заговорила с ребенком, чтобы услышать собственный голос и убедиться, что она не потеряла дар речи. Странная мысль не оставляла ее: она думала о том, как, должно быть, ужасна была та ночь, когда Ноев ковчег плыл над Араратом, а все живое было погребено на дне безмолвной водной пустыни. Она думала и о моряках, цепляющихся за обломки разбитого корабля, и о несчастных женщинах, привязанных к плотам и погибших в пучине жестокого моря. Она хотела поблагодарить бога за свое чудесное спасение и оторвала взгляд от ребенка, который тревожно спал на ее груди. Вдруг на юге блеснул яркий свет, вспыхнул, и замерцал, и снова вспыхнул. Сердце у нее забилось под холодной щечкой ребенка. Это был маяк у входа в залив. Не успела она прийти в себя от удивления, как дерево зацепилось за дно, покачнулось, потом еще немного протащилось вперед и остановилось. Она опустила руку в воду и почувствовала, как вода, тихо журча, течет мимо. Дерево лежало на земле. Судя по положению маяка и гулу прибоя, оно остановилось на Дедлоу Марш.

Если бы не ребенок, который был совсем простужен и кашлял, если

бы в ее груди не иссяк нежный источник, она считала бы себя окончательно спасенной. Но теперь все представлялось ей в самом печальном и мрачном свете. Вода быстро убывала. Оглашая воздух пронзительным криком, над ее головой взвилась огромная стая черных казарок. Потом, кружась с печальным свистом, прилетели ржанки и серым облаком бесстрашно опустились нa ствол. Цапля с негодующим криком покружилась над еe головой, потом окунула свои длинные ноги в воду всего в нескольких ярдах от нее. Но самым необычайным оказался прилет хорошенькой белой птицы, чуть побольше голубя и похожей на пеликана. Но это был не пеликан. Птичка все время делала круги над ее головой и наконец села на один из корней дерева у ее плеча. Женщина протянула руку и погладила птицу по изящной белой шейке, но та и не шелохнулась. Птица сидела долго, и женщина подумала, что хорошо бы приподнять ребенка и показать ему птичку. Но когда она захотела его приподнять, она почувствовала, что он совсем холодный. Заглянула ему в лицо и, видя, что глаза его с коротенькими ресницами закрыты и обведены синими кругами, она громко вскрикнула, птица испугалась и улетела, а женщина потеряла сознание.

Да, это было самое худшее, по крайней мере для нее. Когда она очнулась, солнце стояло высоко в небе, а вокруг расстилалось болото с низкой стоячей водой. Кругом слышались неясные звуки гортанной речи. Ослабевшая и изнемогающая, спасенная мать лежала возле костра, разведенного на болоте. Неподалеку сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, старая индианка и напевала индейскую колыбельную. Первая мысль матери была о ребенке, но она не успела еще выговорить ни слова, когда к ней подошла молодая индианка, как видно, тоже мать, и, догадываясь о ее желании, поднесла ее ребенка, бледненького, но живого. Он лежал, туго спеленатый, точь-в-точь в такой же забавной колыбельке, сплетенной из ивовых прутьев, в какой спал ребенок молодой индианки. Мать засмеялась и заплакала. А когда обе индианки, старая и молодая, с улыбкой, открывавшей большие белые зубы, и сверкая черными глазами, сказали ей: «Будет скоро здоров беленький мауитча» и «Муж скоро придет», — ей от радости захотелось расцеловать их смуглые лица. А случилось все вот как: индианки расхаживали по болоту и собирали в корзинки болотную ягоду. Вдруг старшая заметила неподалеку трепещущую по ветру юбку. Соблазненная возможностью раздобыть себе новый наряд, она подошла ближе и тут-то заметила белую женщину с ребенком. Можете не сомневаться, что индианка получила юбку. Но когда пришел наконец он, постаревший от тревоги, казалось, на целый десяток лет, и бросился к ней, она опять потеряла сознание, и им пришлось на руках отнести ее в челнок. Представьте себе, что он ничего не знал о наводнении, а услышал о нем впервые от индейцев в Утопии и по описанию понял, что несчастная — его жена.

А когда снова наступил прилив, он пригнал старое дерево, хоть оно и не стоило такого труда, заложил его в качестве фундамента для нового дома и назвал это жилище «ковчегом Мэри». Но легко догадаться, что новый дом был построен выше уровня последнего наводнения. Вот и все. Пожалуй, не так уж много, если вспомнить о зловещих возможностях Дедлоу Марш.

Но если вам когда-нибудь придется блуждать по нему во время отлива или пробираться в лодке по разлившейся высокой воде, или, еще хуже, заблудиться в тумане, как это не раз случалось со мной, тогда вы по-настоящему поймете, как страшно было Мэри и какое это счастье — жить там, куда не достигнет даже самая высокая вода.