Наводнение
Шрифт:
"Так-так-так... Хорошо, - сказала докторша.
– Муж ее тут?- Позовите скорей".
– "Скорей! Скорей!" - крикнула Софья; она поняла, что - конец, что она умирает и надо торопиться изо всех сил. Сиделка побежала, хлопнула дверью. Где-то очень близко ухнула пушка, ветер бешено бил в окно. "Наводнение?" - спросила Софья,
Пушка ухала, ветер гудел в ушах, вода подымалась все выше - сейчас хлынет, унесет все - нужно скорее, скорее... Вчерашняя, знакомая боль рванула пополам, Софья раздвинула ноги. "Родить... родить скорее!" - она схватила докторшу за рукав. "Спокойно, спокойно. Вы уже родили - кого ж вам еще?" Софья знала - кого, но ее имя она не могла произнесть, вода подымалась все выше, надо было скорее...
Ганька, уткнувшись головой, на корточках сидела возле печки, к пей подошел и заслонил ее Трофим Иваныч:
"Не я - не я - не я!" - хотела сказать Софья - так уже было однажды. Она вспомнила эту ночь и сейчас же поняла, что ей нужно сделать, в голове стало совсем бело, ясно. Она вскочила, стала в кровати на колени и закричала Трофиму Иванычу: "Это я, я! Она топила печку - я ударила ее топором...". "Она без памяти... она сама не знает..." - начал Трофим Иваныч. "Молчи!" крикнула Софья, он замолчал, из нее хлестали огромные волны и затопляли его, всех, все мгновенно затихло, были одни глаза. "Я - убила, - тяжело, прочно сказала Софья.
– Я ударила ее топором. Она жила у нас, она жила с ним, я убила ее, и хотела, чтобы у меня..." - "Она без ф-ф-фа-мя... без ф-фа-мяти", - губы у Трофима Иваныча тряслись, он не мог выговорить.
Софье стало страшно, что ей не поверят, она собрала все, что в ней еще оставалось, изо всех сил вспомнила и сказала: "Нет, я знаю. Я потом бросила топор под печку, он сейчас лежит там..."
Все
Первым опомнился Трофим Иваныч. Он кинулся к Софье, вцепился в спинку кровати, чтобы удержать, не отпустить. "Померла!" - закричал он. Женщины соскакивали с постелей, подбегали, вытягивали головы. "Уходите, уходите! Ложитесь!" - махала на них сиделка, но они не уходили. Докторша подняла Софьину руку, подержала ее, потом сказала весело: "Спит".
Вечером белое стало чуть зеленоватым, как спокойная вода, и такое же за окнами было небо. Возле Софьиной постели опять стояла грудастая докторша, рядом с ней Трофим Иваныч и еще какой-то молодой, бритый, со шрамом на щеке - от шрама казалось, что ему все время больно, а он все-таки улыбается.
Докторша вынула трубочку, послушала сердце. Софьино сердце билось ровно, спокойно, и так же она дышала. "Так-так-так...
– Докторша на секунду задумалась.
– А ведь выживет, ей-Богу, выживет!" Она сняла пенсне, глаза у нее стали как у детей, когда они смотрят на огонь.
"Ну, что же - начнем!" - сказал бритый молодой человек и вынул бумагу, ему было больно, но он улыбался шрамом. "Нет, уж пусть спит, нельзя, сказала докторша.
– Придется вам, товарищ дорогой, завтра приехать". "Хорошо. Мне все равно".
– "А ей уж и подавно все равно, теперь что хотите с ней делайте!" Пенсне у докторши блестело; - молодой человек, улыбаясь сквозь боль, вышел.
Докторша все еще стояла и смотрела на женщину. Она спала, дышала ровно, тихо, блаженно, губы у нее были широко раскрыты.
1929