Навсегда с ним
Шрифт:
— Начнем? — прошептала она и в ожидании поцелуя закрыла глаза.
— Да, — также полушепотом ответил он. — Меня зовут Гастон де Варенн. Я хозяин этого замка. А вы, дорогая?
— Меня зовут Селина. — Она подставила губы ему для поцелуя. — Селина Фонтен.
— Селина.
На этот раз в его словах не было вопрошающих или насмешливых интонаций. Он просто принял ее имя и медленно приблизил свои губы к ее губам.
Ее сердце наполнилось надеждой, желанием и еще целой гаммой чувств, в которых она даже не пыталась разобраться. Она вообще была неспособна ни о чем думать. Он обнял ее, и с ее губ сорвался тихий стон. Он целовал ее,
Они все теснее прижимались друг к другу. Селине казалось, что она вот-вот потеряет сознание, как уже потеряла счет времени.
Наконец Гастон разомкнул их уста, чтобы дать обоим вздохнуть. Она положила ему голову на грудь, закрыла глаза и задала вопрос, который не давал ей покоя:
— Ты веришь мне, Гастон?
Он часто и прерывисто дышал, и она слышала, как в его груди громко бьется сердце.
— Я верю, что ты не та, за кого я тебя принимал. Такая женщина, как ты, не может безоглядно выполнять волю негодяя Туреля. Ты слишком умна, чтобы поверить в те байки, которые он, возможно, тебе рассказывал. — Его голос звучал напряженно, как всего однажды на ее памяти: когда он вытаскивал ее из реки. — Больше всего на свете я хочу, чтобы ты осталась со мной.
Селина подняла глаза и поймала его взгляд — как будто заглянула в темный глубокий водоворот. В следующее мгновение ее ослепили жгучие слезы. Его желание не осуществится!
— А твои игры? — спросила она с горькой усмешкой, зная, что его ответ уже ничего не изменит. — «Настольные игры» с прекрасными противницами?
— Неужели это тебя заботит, малышка? — улыбнулся он. Ей не хотелось выдавать тайну, но не было сил противиться.
— Да, — ответила она.
Теперь его взгляд, его голос, каждое его движение выражали тихую нежность. Он взял в свои руки ее лицо и проникновенно сказал:
— Ради тебя, дорогая, я прекращу. Клянусь, больше ни разу не сяду ни за одну настольную игру.
Она закрыла глаза, но чуть опоздала: непослушная слеза уже катилась к подбородку.
— Ради меня…
— Да, — ответил Гастон и губами снял с ее лица слезинку. — Я хочу тебя, Селина. Ты стоишь дороже, чем удовольствие от игры. Ты стоишь дороже всего на свете.
Селина не успела ответить: его поцелуй снова лишил ее дара речи.
Страсть, которую они подавляли в себе последние три недели, мгновенно выплеснулась и накрыла их с головой. Гастон прижал ее к стене. От слишком резкого движения она ударилась спиной о камень, но не почувствовала боли. В этот раз он не стал тратить времени на сладостную прелюдию. Да и Селине она была не нужна. Его язык требовательно разжал ей губы, и она безропотно подчинилась, ответив ему долгим и горячим поцелуем.
Она вздрогнула, когда он поднял ее и его возбужденная плоть, едва удерживаемая облегающим трико, ткнулась ей в бедро. Он крепко удерживал ее одной рукой за спину, а она обхватила ногами его талию. Другую руку он просунул между их телами, и Селина затрепетала в предвкушении блаженства. Время исчезло — будущее и прошлое слились в одном мгновении. Сладком мгновении. Она оказалась в ловушке, попав в это место, в это время, в этот странный брак. Захваченная неизведанными переживаниями, с которыми не хотелось бороться, она приготовилась отдаться тому, чего хотели они оба. Не важно, как называл это он и как называла она. Для нее это подарок небес, перед тем как вернуться в свое время, или…
Гастон едва не потерял контроль над собой, но что-то настойчиво шептало ему, что он совершает ошибку — самую страшную в своей жизни ошибку. Ведь он проявляет слабость и безумие, выделяя среди всех женщин одну.
Увы, сейчас ему хотелось быть слабым и… безумным.
Он начал тереться о ее кожу, о шелк ее необыкновенного одеяния и в то же время крепко держал ее, не давая двинуться. Он получал наслаждение, почти такое же, как если бы на самом деле занимался с ней любовью.
Со стоном она тянулась к нему. Снова прижав ее к стене, он начал ласкать ее рукой. Она откинула голову назад и отдалась наслаждению, восхитительным движениям его пальцев…
Вскоре по его телу тоже пробежала дрожь, возвещая скорый конец. Со сдавленным криком он оросил ее бедро своим семенем.
Их тела трепетали. Опустошенные, но не избавленные от желания. Комнату наполнял шум их горячего дыхания.
— Милосердный Боже!.. — прошептал Гастон, только сейчас поняв, как он рисковал. Через мгновения он будет готов повторить все снова. Он чуть отстранился и помог ей встать на пол.
Он стоял, не в силах пошевелиться. Хотел что-то сказать, но не находил слов, чтобы извиниться, или объяснить, или выразить, что он… чувствует. Так ничего и не придумав, он резко повернулся.
— Гастон! — тихо позвала она дрожащим от обиды голосом. Он окинул ее взглядом, горячим, как огонь.
— Я буду спать с тобой, — пообещал он. — Не сегодня и не завтра, но очень скоро. Как только наш брак признают недействительным и леди Розалинда согласится выйти за меня замуж. Тогда я буду с тобой и больше никогда от себя не отпущу. Никогда!
— Леди Розалинда?! — Радости как не бывало. — Но я думала… ты говорил…
Гастон про себя выругался. Ведь он пришел сюда убеждать ее остаться с ним, а вместо этого едва не изнасиловал, а теперь обращается с ней как с собственностью. Так он ни к, чему хорошему не придет.
— Со мной ты будешь в безопасности, понимаешь? Пока я рядом, Турель ничего тебе не сделает. И после нашего развода тебе не придется возвращаться к нему. Ты ведь не хочешь опять оказаться в монастыре? Кроме того, у тебя нет родных, нет земель, нет никакой собственности. Теперь ты видишь, что лучше тебе остаться.
— Лучше?.. — с горечью проговорила Селина. — Стать твоей любовницей? Вот, значит, чего ты хотел… вот как ты на самом деле относишься ко мне?
— Селина, мы…
— Не надо, не продолжай. — Ее глаза потемнели от боли и гнева. — Не трудись напоминать мне все, что уже переговорено. Разве ты не слышал? Я из будущего. Мне необходимо туда вернуться. Если я останусь здесь, я очень скоро умру. Вот почему я оказалась сегодня в этой комнате. Ночью произошло лунное затмение — черная луна. Взгляни в окно.
Гастон был раздосадован, что их беседа перешла с приятной темы на обсуждение непонятных и тревожащих разум невероятных историй. Но чтобы успокоить ее, послушно выглянул наружу.
Увиденное заставило сердце дрогнуть в неприятном предчувствии. Как она и говорила, часть серебряного диска стала темной.
Хотя его разум отказывался верить рассказам Селины, он невольно взглянул на ее странное одеяние.
— Это правда, — с терпеливой настойчивостью сказала она. — Я из одна тысяча девятьсот девяносто третьего года.