Навсегда с ним
Шрифт:
— Но не от старых ран. И уж никакой пользы не будет, если его пить. Разве что превратит вас в лунатика, который ничего не замечает вокруг.
— Как же я устал, — пробормотал он, глядя на нее полуприкрытыми остекленевшими глазами, — от пер… перк… Прек… — Заплетающимся языком он все же закончил фразу: — …прекословия женщин, которое выводит меня из терпения. Если вы не бросите мне ее, я сам приду за ней.
— И не думайте, несчастный пропойца. — Селина повернулась к двери в спальню. — Я запру свою
Через секунду она поняла, что он задумал. Краем глаза Селина увидела, как он перелез через перила с намерением перепрыгнуть к ней на террасу.
— Боже мой! — Отбросив фляжку, Селина кинулась к нему, протестующе подняв руки. — Не делайте этого!
Увы, с таким же успехом она могла остановить товарный поезд. Когда изо рва раздался всплеск от упавшей туда фляжки, она увидела, как он присел и, опершись рукой о перила — она надеялась, что достаточно сильно, — резко оттолкнулся ногами — она молилась, чтобы ему хватило скорости, — и взлетел в воздух. На мгновение, показавшееся Селине вечностью, его тело застыло в воздухе.
Потом, как будто ангел хранил его, Гастон пролетел в дюйме от колонны, около которой она стояла, приземлился рядом и по инерции увлек Селину к стене.
Придавивший ее вес тяжелого тела не давал вздохнуть, так что желание осыпать Гастона самыми ядовитыми ругательствами осталось желанием. Не в силах поверить, что он остался цел, Селина вцепилась в его камзол и с рыданием уткнулась лицом в грудь.
Он обнял и прижал ее к себе.
— Вы дрожите, женушка, — со смехом проговорил он, зарываясь лицом в ее волосы. — И выбросили мою фляжку в ров.
Селина попыталась вырваться из тесных объятий.
— Вы ненормальный! Маньяк-лунатик! — Она лупила его кулаками в грудь. — Вы же могли разбиться насмерть! Вы могли… м-м-м…
Между двумя ударами он успел накрыть ее губы крепким поцелуем, который оборвал ее тираду, не дав Селине излить даже сотой доли своего гнева. Кроме того, она оказалась зажатой между его широкой мускулистой грудью и стеной, инкрустированной слоновой костью. Селина продолжала бороться, но скорее по привычке, а не потому, что испытывала настоящую злость.
Она извивалась, упиралась в него руками и наконец оторвалась от его губ.
— Прекратите! — выдохнула она, трепеща от его поцелуя и от ощущения прижавшегося к ней могучего торса. — Это не сработает. Ваши поцелуи меня бесят.
— Неужели? — пьяно захихикал он, покрывая поцелуями ее лоб, щеки, нос. — Наверное, я просто неправильно это делаю. — Он опустил голову и стал вдыхать запах нежной кожи, открывшейся под сползшим с плеч платьем. — О-о! Мне нравится ваша новая манера одеваться.
Он повел головой, и отросшая борода защекотала ее самые чувствительные места, вызывая сладостный трепет. Почему же она не удосужилась зашнуровать платье?
— Я… не рассчитывала проводить время в компании летающих людей и была бы признательна, если бы вы улетели обратно к себе. На сей раз лучше через дверь…
Она задохнулась, когда Гастон вдруг потянул платье вниз, обнажая грудь. Розовый сосок мгновенно отвердел — не только от прохлады ночного воздуха, но и от прикосновений его языка и колючей щетины.
— Гастон! — прошептала она, закрывая глаза. — Н-не делайте этого. Не думайте, что…
— Я не хочу ни о чем думать, — хрипло произнес он, поднимая голову и предотвращая ее протесты новым поцелуем.
На этот раз его губы двигались медленно, пробуя и ощупывая ее, не требуя ответа, а прося о нем. От его ласк в ней поднялась буря света и тепла, а он прижимал ее к себе все сильнее и сильнее, и она чувствовала, как тает и он тает вместе с ней, пока они оба не превратились в теплое сладкое озеро.
Где-то далеко в лесу завыл волк, и этот принесенный ветром призыв дикой природы словно освободил первобытные инстинкты, дремавшие в глубине ее существа. Поцелуй имел вкус экзотического кастильского вина, он опьянил Селину. Не сознавая, что делает, она разжала кулаки и положила ладони ему на грудь. Она уже не отталкивала Гастона, а гладила грубую ткань, ощущая его мускулы, а еще глубже — удары его сердца.
Мысли в ее голове стали путаться, пока не остались только «да» и «нет», а вскоре она уже не могла отличить одного от другого. Ей казалось, прошла вечность с тех пор, как сплелись их тела, как она погрузилась в его силу, в неодолимую мощь его сомкнутых вокруг нее рук.
А его ладони… такие уверенные и такие нежные! От их прикосновений внутри нее распускались цветы с лепестками из языков пламени. Столько бессонных ночей она мечтала об этом горячем, сладостном блаженстве! И вот его губы касаются ее губ, его руки гладят ее тело…
Гнев и страх унеслись прочь, как пустые фляги из-под вина, выброшенные в крепостной ров. Как теперь бороться с похожим на боль ощущением, рождающимся в ней, головокружительным желанием, в которое хотелось окунуться с головой? Гнев и страх. Где они? Чтобы не забыть о разуме, об осторожности, не забыть обо всем вокруг.
— Гастон, ну пожалуйста… — взмолилась Селина, сама не зная, о чем хочет его просить, не в состоянии вспомнить ни одного слова. Сейчас она думала о своих распухших от поцелуев губах, о горящей от прикосновений его щетины коже на щеках и подбородке. — Ты… ты не ведаешь, что творишь. Мы не можем…
— Ты так красива в лунном свете!.. — бормотал он в ответ хриплым голосом. С благоговейным восторгом он медленно спустил ей платье до пояса, взял в широкую ладонь ее грудь и большим пальцем надавил на затвердевший сосок.