Навстречу бездне
Шрифт:
– Вот даже до чего дошло, - сокрушенно произнес Раджан, и добавил тихо: - Кто он?
– Какое это имеет значение?
– ее щеки зарделись, голос осекся. Впрочем, какой это секрет. Там Бобби Кеннеди.
– И давно это у вас?
– страдальческая улыбка едва тронула губы Раджана, он поднял глаза на Беатрису и тут же их опустил. Если бы она знала, чего стоила ему эта улыбка. Если бы она только знала!
– Давно - недавно - разве это существенно?
– Все-таки я хотел бы знать.
Беатриса уронила голову на руки и так сидела долго, очень долго. Наконец наклонилась к Раджану, проговорила в каком-то исступлении:
– Это случилось после того, как ты попал в госпиталь.
Обхватив голову руками, она застонала, раскачиваясь из стороны в сторону:
– Ах, не о том мы говорим, совсем не о том!
– А о чем же надо говорить?
– печально улыбнулся Раджан, чувствуя, что слезы вот-вот хлынут из его глаз и ужасно боясь этого.
– Откуда я знаю - о чем?
– Беатриса обреченно вздохнула.
– Знаю одно - мне так безумно было жаль Джона Кеннеди. И мы все так боялись, чтобы Бобби не сделал чего-нибудь с собой. Ты не подумай, что я пытаюсь оправдаться. Нет, иногда я мучительно тяжко продираюсь сквозь дебри собственной души. Хочу понять себя.
"Жалость - ближайший сподвижник любви, - думал Раджан. Мать жалеет дитя, жена - мужа, здоровый человек - увечного или неизлечимо больного. Почему же ты, моя Беатриса, меня не пожалела? От твоей жалости я не отказался бы. Она удержала бы любовь. Жалость - надежный якорь. Но ты пожалела другого. О, добрые боги, огромную обиду, видно, нанес вам я и весь мой род, что вы так бессердечно наказываете меня. Но я не ропщу. Я приемлю ваше проклятие со светлой и тихой душой".
Неожиданно он вспомнил диско, куда они как-то забрели с компанией подвыпивших друзей. Как завораживали рев и гром оркестра, сверкание линз прожекторов, брызги разноцветных вспышек, тени дергавшихся фигурок, потерявших способность ориентироваться во времени, в пространстве, в жизни. И теперь она напоминала ему одну из них, запомнившуюся лучше других бледную, худую, с горящими глазами и космами ведьмы и откровенно сексуальными дерганиями уличной потаскухи. Напомнила взглядом. Все другие аналогии шли от обиды. "Но ведь я люблю эту ведьму, эту потаскуху! Я умру без нее!".
Раджан встал с кресла, прошелся по комнате, поправил несколько безделушек, поставил бутылку виски в бар.
– Я ухожу, - глухо сказал он, приблизившись к Беатрисе и глядя теперь прямо в ее глаза.
– Вещи мои отошлешь по адресу, который я тебе сообщу.
Он помолчал, улыбнулся своей печальной улыбкой:
– Я ни о чем не жалею. Я был счастлив.
Он подошел к двери, взялся за ручку, посмотрел на Беатрису. Вымолвил, словно смертельно раненый:
– Прощай, любимая.
– Прости, если сможешь, - воскликнула она, подбегая к нему.
– Мы ведь друзья, правда?
Последний его взгляд Беатриса запомнила навсегда - на нее смотрел человек, которому нечего было терять в этой жизни.
– Я убил бы тебя, если бы мог!
– воскликнул он громко и страстно. Но нет, не могу.
Лифт умчался вниз, а Беатриса стояла в коридоре, прислонившись к стенке щекой, и беззвучно рыдала...
Когда она вернулась, Бобби ставил на стол поднос с лег- ким завтраком: овсяная каша, яйца в мешочке, масло, джем, поджаренные хлебцы. Стройный, широкоплечий, загорелый, счастливо наделенный на редкость правильными чертами лица, он знал, что нравится женщинам, иногда бравировал этим. Еще несколько лет назад он профессионально играл в теннис, чему щедро способствовали его природные гибкость и ловкость. Молочного цвета просторный костюм в какой-то мере скрывал красоту его фигуры, но Беатриса знала теперь каждую родинку на его теле, овалы мускулов, бледно-голубые ниточки вен. Хмурая, заплаканная, она подошла к зеркалу.
– Что-нибудь экстраординарное произошло?
– поинтересовался он небрежно, бросив на нее, казалось бы, мимолетный, но на самом-то деле цепкий, внимательный взгляд. Поцеловал ее ласковым и долгим поцелуем в обнаженное плечо.
– Почему? Разве что-нибудь не так?
– проговорила Беатриса, утирая слезы и приводя в порядок платье.
– Все так, моя любовь, - умиротворяюще ответил Бобби. Проснувшись вместе с ней, он невольно слышал разговор Беатрисы с Раджаном и был, разумеется, доволен. Еще бы! Он любит и любим. Это главное. Все остальное второстепенно. А побежденный? Как сказал однажды Джерри Парсел, побежденный достоин либо оплакивания, либо осмеяния. Если побежденный умен оплакивания, если дурак - осмеяния. В случае с Раджаном оно было в равной степени и смеяться и плакать - над его дерзостным невежеством и над его наивно-восторженным верованием.
– У меня сегодня три деловых встречи, - говорил Бобби, с удовольствием хрустя аппетитными хлебцами.
– Ленч в клубе. Свидание с ветеранами второй мировой войны. Выступление перед ассоциацией пенсионеров. После чего я вновь - весь твой.
– У меня тоже денек не из легких, - Беатриса вздохнула, выпивая чашечку кофе.
– Интервью в Бруклине. репортаж с выставки современного искусства. ленч в пресс-клубе с одним из арабских монархов. Черновой прогон пьесы на Бродвее. Пресс-конференция британской премьерши.
Беатриса умолчала об одной весьма важной встрече. В пять часов вечера агент ФБР должен был передать ей документы о заговоре против Джона Кеннеди. Она не хотела волновать Бобби, ибо понимала, насколько ответственна и опасна предстоящая встреча.
На ленч из редакции ее вызвался подвезти Тэдди Ласт.
– О чем говорят в городе?
– спросила она его, прикуривая, когда они уже были на пути к пресс-клубу.
– Сплетен хватает, - небрежно бросил Тэдди.
– О твоем семействе, между прочим, говорят больше всего.
– О ком именно?
– внешне спокойно вопросила Беатриса.
– Боюсь, - лаконично ответствовал ее спутник.
– Что "боюсь"?
– начиная злиться, переспросила она.
– Боюсь шальную пулю в лоб поймать, - ухмыльнулся Ласт.
– Немного я знаю таких сплетен, за которые людей лишали бы жизни, пренебрежительно скривила губы Беатриса.
– Эта - о'кей!
– именно такая, - убежденно сказал он.
– Клянусь молчать, как глубоководная рыба!
– Беатриса серьезно произнесла расхожую редакционную клятву, подняв вверх два пальца.
– О'кей. Говорят, что заговором против Джона Кеннеди дирижировал один из могущественнейших магнатов Америки.
– Значит, один из Тысячи?
– спросила Беатриса, искоса поглядывая на Тэдди.
– Нет, - отрезал тот, хохотнув.
– не пойдет!
– Один из Ста?
– торопливо подсказала она.
– Нет и еще раз нет! Один из Десяти.
– Из Техаса или Калифорнии?
– Ни то ни другое. Представитель Северо-Запада.
– Другими словами, ты хочешь сказать...
– закричала Беатриса. И смолкла. Она, не отрываясь, глядела несколько секунд на Ласта, и в ее глазах росли недоверие и враждебность.