Навстречу бездне
Шрифт:
– Ты врешь, "О'кей"!
"Неужели отец?
– сверлила ее мозг страшная мысль.
– неужели и вправду отец?". Она вспоминала свои разговоры с ним, его попытки заставить ее прекратить "дилетантские расследования несуществующего заговора", и ей стало не по себе. Ведь это же так, ведь ей действительно не понравилось его поведение в день убийства Кеннеди, его внезапный отъезд в Нью-Йорк, его неестественное спокойствие в госпитале - там, в Далласе.
"Неужели все-таки отец?"
– За подобные "предположения" можно легко угодить за решетку...
– ... по обвинению в клевете?
– закончил вопросом ее мысль Тэдди. Ну, хорошо, попробую быть не голословным. У тебя сегодня в пять часов деловое свидание в Музее Современного Искусства, так? Могу даже назвать точное место: третий этаж, пятая картина справа от лифта, о'кей?
Беатриса смотрела прямо перед собой и, казалось, затаила дыхание: "Откуда он все это знает, этот чертов О'кей"?
– Ты ведь не хочешь, я же вижу - ты боишься получить неопровержимые доказательства? По правде сказать, на твоем месте я не пошел бы на встречу с этим парнем, - словно между прочим посоветовал Тэдди Беатрисе, припарковывая машину.
Ленч был тусклым - и по составу журналистов, и по содержанию застольных бесед, и по монаршей речи, которую ожидали с известной долей любопытства. Беатриса достала из сумочки свежий, нашумевший детектив, демонстративно уткнулась в книгу. И услышала у своего уха почтительный шепот: "Извините, мисс". Она обернулась. румяный рассыльный протягивал ей на металлической тарелке записку. Беатриса взяла ее, раскрыла. "Только что звонил мистер Парсел. Он просит мисс Парсел всенепременно нанести ему визит в его главном офисе в шестнадцать ноль ноль".
Сразу после ленча Беатриса, заскочив на несколько минут в редакцию, отправилась на Бродвей. До прогона пьесы оставалось еще минут сорок, и она решила скоротать время в одном из маленьких ресторанчиков за чашкой кофе. Вдруг ей захотелось услышать голос Раджана. Она попросила принести телефонный аппарат, набрала номер. Ей ответил бархатный голос автоматического секретаря. "Господина Раджана-младшего нет на месте. если вы хотите передать ему что-нибудь, будьте любезны сообщить свое послание сразу после того, как смолкнет мой голос. Благодарю вас". Беатриса положила трубку. "К чему этот звонок? думала она.
– Ведь говорят, что нельзя безнаказанно ворошить прошлое. Прикосновение к нему невпопад может ударить и по настоящему и по будущему"...
давно ли это было? Нет-нет, это было совсем недавно. Вчера. они путешествовали с Раджаном по югу Индии. Золотые песчаные пляжи тянулись на сотни миль. Могучие, гордые пальмы бежали бесконечной цепочкой вдоль бирюзовых берегов. Храмы, построенные так давно, что камни сморщились от промчавшихся над ними столетий, поражали изысканной древней роскошью.
Рано утром они стояли, обнявшись, на огромном камне, который обдавали теплые брызги мощных прибойных волн. это была самая южная оконечность страны, мыс Коморин. Здесь сходились волны трех великих морей. В начале пятого огромный золотой шар стал подниматься из свинцовых вод, и вскоре все вокруг засверкало, заискрилось, зажглось неведомыми дотоле красками. "Вот оно, вечное солнце нашей любви!
– громко крикнула она и поцеловала Раджана.
– Да живет всегда победно и счастливо все то, что освещают его благословенные лучи!
"Да, нет вечных солнц в этой вселенной. Каждое солнце приходит, чтобы отсветить и умереть. так и наша любовь. Когда закатилась она, когда отсветила? Иногда мне даже кажется, что ее и не было вовсе, что мы ее придумали". На глаза ее вдруг навернулись слезы. "Хочу видеть Раджа. Сейчас же. Мне даже дышать трудно. А вдруг он что-нибудь с собой сделает? Как это все страшно и внезапно произошло с Бобби. Хотела утешить брата Джона. И упала... Боже, как упала! И нет пути назад, нет. Это все равно, что в алтарь бросить ком грязи. Господи, будь я трижды проклята! Радж, где ты, любимый?" Беатриса снова набрала номер офиса Раджана и вновь механический секретарь посоветовал ей "сообщить ему свое послание".
Когда она пришла в театр, прогон пьесы уже начался. Это было абстрактно-нудистское творение, и спектакль, как решила про себя с первых же сцен Беатриса, был обречен на несомненный провал. Кто-то за кем-то носился, кто-то кого-то поддразнивал, кто-то над кем-то подшучивал. Затем все дружно раздевались, оставаясь в одном нижнем белье, а главный герой голышом бегал по сцене, прикрыв срамное место руками и крича во всю глотку:
– Да здравствует никому не нужное Ничто!
Во втором акте по ходу пьесы происходил пожар, все энергично лили воду на сцену и за кулисы. Победив стихию, сидели на полу и громко пели: Одноглазая дама прикрылась вуалью. А вы ели рагу из носорога?..
Бархатистый перезвон миниатюрного "Биг-Бена" на столе Парсела отзвучал четыре раза, когда Беатриса входила в кабинет отца. он сидел за столом и отдавал по телефону какие-то распоряжения. Глазами улыбнулся дочери и продолжил разговор. Беатриса не спеша прошлась вдоль левой стены, по которой тянулись застекленные полки, сплошь уставленные книгами. Многие из них были выдвинуты из сплошных рядов своих собратьев, во многих виднелись разноцветные бумажные закладки. "Когда отец только успевает работать с этим несметным собранием человеческого интеллекта?" - Беатриса наугад открыла одну из полок,достала книгу в белом кожаном переплете. Это были "Приключения Гекльберри Финна" Марка Твена. Она открыла одну из закладок и прочитала на полях надпись, сделанную беглым отцовским почерком: "Это одно из самых мерзких творений в американской литературе! Жечь, беспощадно жечь нужно подобные сочинения. они воспитывают терпимость ко всяким цветным выродкам, от которых столько бед в нашей бедной Америке". Беатриса поставила Твена на место, медленно закрыла стеклянную дверку. Сделав несколько шагов, нашла рукой на одном из стеллажей едва заметную кнопку, прикоснулась к ней. Стеллаж бесшумно раскрыл створки, и Беатриса прошла в розовую ванную, быстро раздевшись, с разбега нырнула в довольно большой и глубокий мраморный бассейн. Вода была приятная, прохладная. "Мой отец ненавидит Твена, - думала она горько.
– Твена может ненавидеть только очень скверный человек. И за что? За сострадание и любовь к ближнему. Боже, как мало я знаю собственного отца".
Когда она, освеженная, вернулась в кабинет, Джерри, надев очки - что бывало редко - внимательно читал какие-то бумаги.
– Ты меня зачем-то звал, папа?
– резко сказала Беатриса, подходя к столу и усаживаясь в кресло.
– У меня в пять часов важное свидание, до места добираться минут двадцать. Так что в моем распоряжении...
– Я тебя долго не задержу, - отрываясь от бумаг и бросив взгляд на часы, проговорил Парсел. Он встал, прошелся по комнате, сел в кресло напротив дочери.
– До меня дошли слухи, не скрою - приятные, что ты несколько охладела к своему индийскому другу.
Беатриса молча налила себе стакан апельсинового сока, молча пила. Изучала взглядом желтую жидкость.
– До меня также дошли не менее приятные слухи, - продолжал Джерри, что ты и Бобби Кеннеди - неразлучная пара.
– Ты пригласил меня для того, чтобы разделить со мной эти слухи? Беатриса вздернула правую бровь, посмотрела отцу в глаза.
– Отнюдь нет, - Джерри подошел к бару, взял было стакан, подержал его в руке, поставил на место.
– Я решил объявить тебе, что если ты решишь выйти замуж за Бобби, ты будешь самая богатая невеста Америки. И готов зафиксировать это письменно. Хоть сейчас.