Навстречу мечте. Книга 2. За горизонтом минувших десятилетий
Шрифт:
Когда Галя уходила на работу, Нинка, её дочка, разрешала подружкам померить мамины туфельки, открыть блестящую коробочку, где хранились помада и крем. Трудно было удержаться, чтобы не накрасить щёчки землянично-розовым душистым кремом, а сверху подкрасить губной помадой.
Однажды, едва успели подружки дотянуться до верхней полочки шкафчика, как в комнату вошла тётя Галя. От неожиданности коробочка с румянами, пудрой, помадой, с разными цветными карандашиками вырвалась из детских рук, с шумом упала на пол и подкатилась прямо к ногам тёти Гали. Наступила молчаливая пауза. Тётя Галя медленно наклонилась, подняла всё, что рассыпалось из коробочки-шкатулки, посмотрела на испуганных девчонок, покачала головой и, слегка сдерживая улыбку, сказала:
– Так вот почему земляничный крем и губная помада заканчиваются так быстро! Эх вы! Горе-модницы! Нехорошо без разрешения брать чужие вещи. Вы, девочки, без помады и без румян красивые.
От стыда накрашенные щёчки подружек ещё больше покраснели, головки поникли. Нинка всхлипнула, Лора вытерла рукавом новой белоснежной кофточки ярко-красные от помады губки.
Тётя Галя потрепала всех за косички:
– Модницы вы мои!!! Подрастёте –
Подружки прикусили губки, ещё больше потупили глазки, но промолчали. Заветное желание – быстрее повзрослеть и быть похожей на тётю Галю – было у каждой.
Во дворе и взрослые и дети полюбили Галю за её доброту и приветливость. Почему Галю все звали москвичкой – сестрёнки узнали из рассказов своей бабы Лизы.
Рассказы любимой бабы Лизы
Внучки Лора и Таня любили слушать рассказы бабы Лизы.
Так произошло и в день подготовки к Наташкиному дню рождения. Баба Лиза ловко подбрасывала в русскую печь дрова, замешивала тесто для праздничного пирога и рассказывала внучкам-помощницам о том, как Галя молодой девушкой оказалась в Красноярске:
– Зима 1941 выдалась снежной и морозной. С фронта в Красноярск шли эшелоны, переполненные больными и ранеными. На весь долгий путь порой не хватало медикаментов, перевязочных материалов. Когда очередной состав с ранеными прибыл на железнодорожный вокзал, стоял сорокаградусный мороз. В разгрузке раненых принимали участие студенты. Почти все больные, прибывшие из блокадного Ленинграда, страдали дистрофией. Санитары быстро погрузили раненых на носилки и разместили по машинам. Одни носилки остались на платформе.
– С Галей? – сестрёнки Лора и Таня прижались к бабе Лизе. – Неужели с тётей Галей?
С надеждой во взгляде они ждали ответа.
– С Галей, – всплакнула баба Лиза.
– И-и-и что?
– Главный военврач санитарного поезда строго спросил: «Почему носилки с больной остались на платформе?» Санитары засуетились: «Нет в списке такой больной, товарищ главный военврач!» – «Что значит – нет? Человек умирает не на поле боя, у нас в Сибири! Всех, и меня в том числе, под трибунал! Без вопросов, без списка больную срочно отправить в главный госпиталь!» Один крепкий санитар и новенькая молоденькая медсестра Груня быстро подхватили носилки. «Мама! Ма-ма», – едва шептали губы бедной Гали. Груня, как увидела израненное лицо девушки, не скрывая ужаса, громко запричитала на всю платформу: «Родимая ты наша! За что же так! Господи! Будь проклята эта война!!!» Тут раздался голос главного санитара: «Груня! Без истерик! Ты на посту! Возьми себя в руки! Потерпи! Постараемся спасти!» Старшая медсестра заступилась за новенькую: «Она первый раз на посту, шестнадцать лет сиротинушке, не видела ещё девчонка всех ужасов»… Вот так Галю вместе с ранеными офицерами и солдатами отвезли в главный госпиталь. Вновь прибывших в хирургическое отделение осматривал известный профессор по гнойной хирургии – говорят, из бывших ссыльных. Он в срочном порядке определил Галю в палату, где находились раненые с осложнёнными обширными нагноениями. Жизнь молодой девушки была под вопросом. Бедняжку тут же прооперировали. Люди рассказывали, что, когда хирург-чудотворец оперировал, его помощники слышали ангельское пение: «Иже! Иже херувимы, херувимы!»
– Ой, баба, что ты поёшь? Мы не знаем, кто такие херувимы!
– Тише, тише, потом, потом расскажу, – чего-то вдруг испугалась баба Лиза. – Ну, слушайте, что было дальше! С каждым часом раненых прибывало всё больше. Мест в госпиталях не хватало. Поэтому больных для долечивания распределяли по домам. Через несколько дней после операции Галю привезли в дом к Марфе.
– Тётю Галю? Валеркину маму?
– Да, да, сладкие мои.
– А почему Галю не привезли к нам?
– У нас были свои тяжёлые больные.
– Кто, расскажи, кто?
– Папа ваш, вот кто! Тоже долго не мог в себя прийти.
– Продолжай, баба, что же дальше было с Галей?
– Ну так слушайте, а то совсем меня запутаете… Марфа, как увидела Галино состояние, испугалась до смерти. Позвала всех соседок на совет. Заохали мы, как увидели, что на Гале живого места нет. «Ой, соседки мои дорогие, что делать-то будем? – разволновалась Марфа. – Лица на Гале нет».
– Как лица нет? – удивились сестрёнки.
– От ранений лицо Гали покрылось глубокими ранками. На теле одни швы, незажившие раны! «Ой, ой, что делать, как быть?» – запричитали в один голос Пана, Аня, Маруся, Надя. «Выживет ли?.. Ах, бедняга!» – сокрушались сердобольные соседки.
Вера Александровна (Кулешова) с дочкой Ниной (врач, эвакуирована из Москвы в 1941 г.). Фото Виктора Димитрова, 1953 г.
Баба Лиза задумалась, затем продолжила свой рассказ:
– Вспомнила я про Веру Александровну – врача. Эвакуировали их с дочкой из Москвы. Не хотела она покидать израненную столицу, рвалась на фронт. По приказу, как опытного врача, направили её в наш город, в военный госпиталь. По вечерам она частенько заходила к нам. Дочку маленькую доверяла, пока сама была на работе. Ближе к вечеру услышали мы долгожданный стук в калитку. Деликатно так – тук, тук, не то что Кузьма: как застучит, так весь двор на ноги поставит. Побежали мы всей гурьбой открывать засов в калитке. «Что с вами? Что случилось? – удивилась Вера Александровна, увидев запыхавшихся от волнения женщин. – Не пойму, что вы хотите сказать хором?! Говорите по порядку!» Марфа вместо объяснений потянула доктора за руку к своему дому. Остальные вздыхающие, охающие, с поникшей головой пошли следом. Когда все вошли в дом, Вера Александровна подошла к рукомойнику, тщательно вымыла руки, вытерла насухо полотенцем, накинула на плечи белый халат. Затем подошла к больной. Осторожно откинула одеяло, минут десять присматривалась к одной из ран, неожиданно улыбнулась, потом нахмурилась, покачала головой, присела на стул, немного помолчала и вдруг уверенно и строго сказала: «Да что вы запричитали – что делать, что делать… Ле-чить! Вот что делать!» Вера Александровна достала из своей сумочки небольшой листочек бумаги (рецепт), хорошо наточенный тёмно-синий химический карандаш, чёрную шелестящую копировальную бумагу, окинула взглядом всех, кто был рядом, поправила свои очки круглой формы в металлической оправе. «Та-а-ак, дорогие мои! Без вздохов, без паники и без слёз приступайте к делу. Кто оперировал больную? – обратилась она к озабоченным соседкам. – Где-то я уже видела такую ювелирную работу». Женщины снова одновременно ответили: «Да… такой профессор, с бородкой, фамилия у него незапоминающаяся». Баба Пана на ухо Вере Александровне шепнула: «Он ссыльный, из Большой Мурты, что в ста десяти километрах от Красноярска. Говорят, что только он мог справиться с безнадёжными больными. Даже книгу написал по гнойной хирургии». «А-а-а, – протянула Вера Александровна, с пониманием покачав головой, – теперь понятно, что у вашей Гали всё будет хорошо. Сибиряки вы или нет? Несите кто что может! Кедровое масло, рыбий жир, орехи, ягоды – разве не лекарство? Тайга – щедра на дары, как мать родная в беде не оставит – вылечит, накормит и напоит». И тут зажурчали голоса сибирячек нежным выговором: «Что же это мы!» «Однако и правда! Побегу я в кладовку за рыбьим жиром да за орехами, Кузьма постарался», – спохватилась баба Пана. «А мои-то молодые в кормилице-тайге заготовили малину, чернику, бруснику», – захлопотала баба Лиза. Марфа тут как тут: «У моего Савельича в подвале мёд хранится. С пасеки привёз, из колоды [5] . У Мани во дворе корова. Договоримся с ней, она женщина добрая, не откажет». «Вот и хорошо!» – улыбнулась Вера Александровна. Она давно поняла, что сибирячки отличаются не только свежестью лица с нежным румянцем. По гостеприимству, состраданию к ближнему с ними никто не может сравниться.
5
Колода – короткое толстое бревно (или обрубок бревна).
Профессор В.Ф. Войно-Ясенецкий (Архиепископ Лука)
«Очерки по гнойной хирургии» – фундаментальный труд профессора В.Ф. Войно-Ясенецкого (Архиепископа Луки), впервые вышедший в 1934 г. [6]
Баба Лиза немного помолчала, а потом снова принялась за рассказ:
– Покидая московские просторы, Вера Александровна, коренная москвичка, боялась Сибири, а нашла в лице сибиряков родных, сердечных, учтивых и щедрых людей. Нравилось молодому доктору, что сибиряки, несмотря на большие семьи, живут дружно, почитают старших. Голос у сибирячек ласковый, певучий, успокаивающий. Суровый сибирский климат им по душе! К трудностям с детства привычны… Сибиряки приняли Галю-москвичку как родную дочь. Долго её выхаживали. Кто парное молочко, кто ягодку приносил. Кузьма, дай бог ему здоровья, рыбьим и медвежьим жиром снабжал. По ложечке поили, на ночь раны смазывали – выходили Галю. Галя медленно поправлялась, превращалась в красавицу. Сначала глазки открыла – голубые, как небо. На личике румянец появился. Губки порозовели. Белокурая головка засияла. «Сахариночка [7] ты наша», – радовались соседки. Вскоре с фронта после тяжёлого ранения вернулся Василий – сын Марфы и Савельевича. Парень молодой, красавец, просто артист. Смущался Василий, что не может, как прежде, бегать и быстро ходить. А тут откуда ни возьмись – у них в доме красавица. Увидел он Галю – сразу влюбился. Она, модница наша, пудриться стала, замазывать следы, оставшиеся после болезни. Василий тоже пошёл на поправку, хромать меньше стал. Возьмёт свою гармошку, заиграет на весь двор. Тогда песня «На крылечке твоём» [8] в моде была. Галя рядышком на ступеньку крыльца пристроится, и они запоют так, что душа заплачет. Слава богу, на радость всем живы остались. Вася – молодец, не упустил Галю, недолго думал, женился. Она, как положено, его фамилию взяла, Непомнящей стала. А нам всем вроде дочки. Марфа – свекровь Галины – порой ревнует к нам! Да по-доброму. Сама-то рада-радёшенька. Породнились мы все в войну. Горе одно на всех досталось.
6
В.Ф. Войно-Ясенецкий за эту работу получил Сталинскую премию I степени в 1944 г., вручение в 1946 г. Копия фотографии подарена автору сотрудниками музея на XXI Международном фестивале «Интермузей» (2019 г., Москва, МВО «Манеж»).
7
Сахариночка – распространённое в Сибири ласкательное обращение.
8
Песня «На крылечке твоём», музыка Бориса Мокроусова (1909–1968), стихи Алексея Фатьянова (1919–1959).
– Баба, а тётя Галя от нас в Москву не уедет? – спросила Лора.
– Куда же она от ребятишек да от Васи? Вон какая она теперь хозяйка – красавица, залюбуешься! Василий не прогадал, что на Гале женился. Теперь у них Валерка да Нинка. Москвичкой-то по-доброму её зовут. Красавица она наша.
Заботливая баба Лиза
– Баба, расскажи про дядю Володю, про лётчика, – не отступали от бабы Лизы неугомонные внучки.
– Про лётчика, про лётчика… только прежде – сыночка моего, – глубоко вздохнула баба Лиза.