Навязчивость зрения
Шрифт:
В одном из их зданий зимой вспыхнул пожар. Автоматические огнетушители не сработали, и погибли двое мужчин и маленькая девочка. Это потрясло их. Они думали, что все пойдет так, как описывала реклама. Никто из них не знал достаточно о строительстве, о разнице между оценками и реальностью. Они обнаружили, что часть построек не отвечает требованиям, и разработали программу периодической проверки всего. Они научились разбирать и чинить всю технику на ферме. Если в той содержалась слишком сложная электроника, они удаляли ее и устанавливали что-нибудь попроще.
В общественной жизни их дела пошли гораздо более успешно. Дженет разумно решила, что в
Второй принцип был в том, чтобы ничего не принимать на веру. Никогда не существовало самостоятельной общины слепоглухих. Они не ожидали определенных результатов, им не надо было жить, подражая зрячим. Они были предоставлены самим себе. Не было никого, кто мог бы сказать им, что что-то не делают таким образом - просто потому, что такого не делали никогда.
У них было не более четкое представление о том, каким будет их сообщество, чем у окружающих. Им пришлось принять такую его форму, которая не была обязательной для их нужд; но кроме этого они не знали ничего. Им предстояло вырабатывать осмысленное поведение - такое, какое было бы моральным для слепоглухих. Они понимали основные принципы морали: что мораль не является неизменной, и при соответствующих обстоятельствах морально абсолютно все. Зависело это от социальной обстановки. Они начали с нуля, и примеров перед ними не было.
К концу второго года такая обстановка сформировалась. Они постоянно изменяли ее, но основные принципы установились. Они осознали себя в нынешнем и прошлом состоянии таким образом, каким они никогда не смогли бы сделать в школе. Они описывали себя своими собственными понятиями.
Свой первый день в Келлере я провел в школе. Этот шаг был естественным и необходимым. Мне необходимо было научиться разговаривать руками.
Пинк была сердечной и очень терпеливой. Я выучил основную азбуку и усердно практиковался в ней. К полудню она отказалась разговаривать со мной, вынуждая объясняться с помощью рук. Говорила она лишь при крайней необходимости, и в конце концов перестала. После трех дней я едва ли произнес хоть слово.
Это не значит, что внезапно я достиг в этом беглости. Вовсе нет. В конце первого дня я знал азбуку и с трудом мог добиться, чтобы меня поняли. В чтении слов ладонью успеха было меньше. Долгое время мне приходилось смотреть на руку говорившего, чтобы понять такую речь. Но, как и в любом языке, вы, в конце концов, начинаете думать на нем. Я свободно говорю по-французски и вспоминаю свое изумление, когда наконец достиг такого уровня, что мне не нужно было переводить свою мысль, перед тем как произнести ее вслух. В Келлере я пришел к этому примерно за две недели.
Я помню один из последних вопросов, который я задал Пинк, пользуясь речью. Это было нечто, беспокоившее меня.
– Пинк, уместно ли мое присутствие здесь?
– Ты здесь три дня. Тебе кажется, что тебя отвергают?
– Нет, дело не в этом. Просто мне кажется, что мне следует знать, как у вас принято относится к посторонним. Как долго я могу здесь оставаться?
Она в задумчивости нахмурила лоб. Вопрос, очевидно, был для нее нов.
– Ну, в сущности говоря, до тех пор, пока большинство из нас не решит, что ты должен нас покинуть. Но такого никогда не происходило. Никто не задерживался здесь дольше нескольких дней. Нам ни разу не пришлось вырабатывать правило о том, что делать, к примеру, в том случае, если кто-нибудь владеющий зрением и слухом, захочет присоединиться к нам. Пока что никто не захотел; но, наверное, такое могло бы произойти. По-моему, они бы не согласились. Они очень независимы и ревниво относятся к своей свободе, хотя ты, возможно, этого не заметил. Я не думаю, что ты когда-нибудь смог бы стать одним из них. Но пока ты согласен рассматривать себя как гостя, ты мог бы оставаться здесь, наверное, лет двадцать.
– Ты сказала: "они." А себя ты в их группу не включаешь?
Впервые она выглядела так, как будто ей немного неловко. В тот момент мне захотелось, чтобы я лучше знал язык жестов. Я думаю, ее руки сказали о том, что она чувствует, гораздо больше.
– Конечно, включаю, - сказала она.
– Дети - это часть группы. Нам здесь нравится. Я уверена, что нам не захотелось бы оказаться где-нибудь еще - если судить по тому, что я знаю о внешнем мире.
– Я тебя не осуждаю.
– Кое-что оставалось недосказанным, но я слишком мало знал, для того, чтобы задавать правильные вопросы.
– Но никогда не возникали проблемы из-за того, что ты видишь, а оба твоих родителя - нет? Они не испытывают к тебе... некоторую неприязнь?
На этот раз она рассмеялась.
– О, нет. Никогда. Для этого они слишком независимы. Ты это видел. Они не нуждаются в нас для того, чтобы мы сделали что-нибудь такое, чего они ни могут сами. Мы - часть семьи. Мы делаем абсолютно то же, что и они. И в действительности это не имеет значения - я имею в виду зрение. Да и слух тоже. Посмотри вокруг себя. Есть ли у меня какие-то преимущества из-за того, что я вижу, куда иду?
Мне пришлось признать, что нет. Но все еще оставалось ощущение того, что она о чем-то умалчивает.
– Я знаю, что тебя беспокоит. Относительно того, чтобы оставаться здесь.
Ей пришлось привлечь мое внимание к моему первому вопросу; мои мысли блуждали.
– Что же это?
– Ты не чувствуешь своего участия в повседневной жизни. Не вносишь свою долю труда. Ты очень совестлив, и хочешь это делать. Я вижу.
Она, как обычно, поняла меня правильно, и я согласился с ней.
– А ты не сможешь этого делать, пока не научишься разговаривать со всеми. Поэтому вернемся к твоим урокам. Твои пальцы все еще очень неловки.
Научиться следовало многому. Прежде всего - неспешности. Они были медленными и методичными работниками, ошибались редко, и их не заботило, что какая-то работа занимает весь день - в том случае, если она делается хорошо. Кода я работал один - подметал, собирал яблоки, полол - проблемы не было. Но когда понадобилось работать в группе, пришлось привыкнуть к совершенно иному темпу. Зрение позволяет человеку одновременно уделять внимание нескольким аспектам своего занятия. А слепому, если работа сложна, приходится все делать по очереди, все проверять на ощупь. У верстака, однако, они работали гораздо быстрее меня. Я при этом чувствовал себя так, будто пользуюсь пальцами ног, а не рук.