Найден мертвым. Тупое орудие
Шрифт:
У Ханнасайда медленно поднимались брови: он читал о мелких правонарушениях, завершившихся полуторагодичным сроком за мошенничество.
— В самом деле сюрприз, — проговорил суперинтендант.
— С какого он тут боку, да? — подсказал Хемингуэй. — Я тоже так подумал.
— Красавчик, — отметил Ханнасайд, вглядевшись в портрет. — Волосы наверняка завиты. Ладно, сержант, вас так и распирает от новостей. Выкладывайте!
— Дело Карпентера вел Ньютон, — начал Хемингуэй, — и помимо этих грешков почти ничего о нем не выяснил. Молодой повеса без роду-племени, но с жаждой славы. Немного поет и танцует, пробивался на эстраду — без особого успеха. Одно время был жиголо в дешевом ист-эндском
27
Альфонс Бертильон — французский юрист, изобретатель системы бертильонажа, системы опознавания преступников по их антропометрическим данным.
— Какую же?
— На момент ареста — случилось это, как вы поймете из записей, в ноябре 1934 года — Чарли жил с актрисой по имени Энжела Энжел.
— Энжела Энжел? — Ханнасайд поднял голову. — Около года назад было дело некоей Энжелы Энжел. Девушка ведь покончила с собой?
— Шестнадцать месяцев назад, — уточнил Хемингуэй и открыл папку, в которой хранил бумаги Эрнеста Флетчера. Сверху лежала фотография. — А это, шеф, Энжела Энжел собственной персоной.
Ханнасайд взял фотографию: несколько часов назад эта самая девушка показалась Хемингуэю смутно знакомой.
— Ньютон упомянул ее имя лишь потому, что той девушкой занимались отдельно, и я сразу вспомнил, — начал Хемингуэй. — Ее дело вел Джимми Гейл, от него я тогда кое-что и слышал. Бедняжка покончила с собой, а почему, так никто и не выяснил. Не в залете, танцевала в кабаре Дьюка, держала на счете приличную сумму, а однажды вечером сунула голову в газовую духовку. На первый взгляд в деле ничего подозрительного, однако отдельные моменты Гейла заинтересовали. Во-первых, девушка не оставила предсмертной записки, что, с точки зрения Гейла, необычно. В девяти случаях из десяти самоубийца пишет записку, из-за которой какой-нибудь бедолага до конца дней своих чувствует себя убийцей, заслужил он того или нет. Энжела не написала. Более того, так и не удалось выяснить ее настоящее имя. Даже счет в банке она открыла на имя Энжелы Энжел. Родных у нее, похоже, не было, а если и были, то так и не заявили о своих правах. Изливать подружкам душу она, судя по всему, тоже не любила. По большому счету никто из девушек ничего о ней не знал. Разве только то, что за семь-восемь месяцев до самоубийства Энжела подцепила приличного джентльмена, который снял ей уютную квартирку со всеми удобствами.
— Флетчер?
— Если сложить одно с другим и добавить несколько очевидных фактов, напрашивается именно такой вывод. Впрочем, доподлинно имя покровителя мне пока не известно. У Дьюка танцуют еще две девушки, которые начинали вместе с Энжелой, но настоящего имени ее дружка ни одна из них не слышала. Вроде бы Энжела звала его Бубу. Разве уважающий себя джентльмен станет мириться с таким именем? Только если он без ума от девушки.
— А описать его они могут?
— Да. Среднего возраста, темноволосый, худощавый, хорошо сложенный. Точь-в-точь покойный Эрнест! Если подумать, многие другие мужчины тоже будут точь-в-точь, но в качестве отправной точки сойдет. Как я уже сказал, Бубу устроил Энжелу со всеми удобствами, и она с удовольствием променяла танцы на сытое безделье. Случилось это через полгода после того, как посадили ее друга Чарли. Следующие шесть месяцев об Энжеле в кабаре не слыхали;
— Бросили?
— Похоже, да, — осторожно ответил сержант. — Хотя белокурая Лили рассказала…
— Кто?!
— Танцовщица из кордебалета. В разговоре со мной она заявила, что о своем кавалере Энжела помалкивала. Отделив зерна от плевел — а когда у Лили развязывается язык, это ой как непросто, — я заключил, что покойный Эрнест был любовью всей жизни Энжелы. Однако со временем к ней охладел. Она не залетела, денег поднакопила, так что, похоже, обращался он с ней не так уж дурно. Впрочем, белокурая Лили твердит, что несчастная брошенная Энжела на других поклонников не смотрела. Через пару месяцев бедняжка решила, что не может жить без Эрнеста, сунула голову в духовку.
— Бедная девушка! Чем больше узнаю о Флетчере, тем меньше он мне нравится.
— Будьте справедливы, шеф! — взмолился Хемингуэй. — Энжела должна была понять, чем дело кончится. Только нам интересно не это, а как здесь замешан Чарли Карпентер.
— Удалось выяснить, чем он занимался после освобождения? Когда это произошло? — Ханнасайд сверился с лежащим на столе досье. — В июне 1936-го. То есть год назад. Что он делал с тех пор?
— Понятия не имею. — Сержант развел руками. — Знаю лишь, что его за это время ни разу не арестовывали. Странно, да? Если замыслил месть, зачем ждал целый год?
Ханнасайд вновь всмотрелся в фотографию.
— Месть?
— На мстителя не похож. Лицо тупое, безвольное. Судя по всему, он самовлюбленный молодой обормот, который ради ближнего палец о палец не ударит. Сперва я решил, что Карпентер пытался трясти покойного Эрнеста. Безуспешно, насколько можно судить по его досье.
— Да уж, — согласился Ханнасайд. — А дальше сталкиваемся с убийством.
— Ага, как с каменной стеной, — кивнул сержант. — Потому что оно в картину не вписывается.
— Где-то у нас нестыковка. Карпентер подходит под описания, которые я слышал от Гласса и миссис Норт. Хотя, нужно признать, описания эти чересчур расплывчаты.
— Неужели миссис Норт приезжала в участок?
— Да, приезжала и, если не ошибаюсь, думает, что Флетчера убил ее муж.
Хемингуэй аж глаза вытаращил:
— Вот тебе на! Ну и жизнь в пригородах! А что Ихавод по этому поводу думает?
— Я об этом ему еще не говорил и не имел чести услышать его мнение.
— Вот пронюхает обо всем и новый псалом специально для нас выучит!.. Вариант с мужем миссис Норт сильно осложняет дело. Шеф, что она вам наговорила?
Ханнасайд вкратце рассказал о двух беседах с Хелен Норт. Сержант слушал молча. В его умных глазах, устремленных на лицо суперинтенданта, росло отвращение.
— Вспомните мои слова, — буркнул он, когда Ханнасайд закончил. — Слишком много становится фигурантов. А еще скажу, что к концу расследования эта Норт будет нам поперек горла. Небось считает, что главнейшая наша задача — бегать кругами, пока она свою трехактную трагикомедию разыгрывает! А вы, шеф, меня удивляете: позволили втянуть себя в их супружеские распри! Да и какой смысл прятать от Норта долговые расписки? В итоге он все равно узнает.
— Конечно, только не от меня: я сообщать ему не обязан.
Хемингуэй фыркнул.
— Что за фрукт этот Норт? Чем объяснил возращение домой на неделю раньше срока?
— Ничем. Симпатичный парень. Знает больше, чем говорит. Решительный, довольно сдержанный и отнюдь не дурак.
— Надеюсь, мы пробьем его броню, — процедил сержант. — Судя по вашим словам, возни с ним будет не меньше, чем с его благоверной. Алиби у него есть?
— Нет. Кстати, это он мне сам любезно сообщил.