Найден мертвым. Тупое орудие

Хейер Джорджетт

— Вот так удача! Я от скуки на стенку лезу, выходить не решаюсь: вдруг ваши люди за мной следят? Привлекать к себе внимание нельзя: тете Люси не понравится. А где комиксы? Вы их не принесли?

Сержант прикрыл рот ладонью. В огромных глазах Невилла тотчас вспыхнул упрек.

— А я-то думал, вы меня любите! Даже вызубрил две новые цитаты. Увы, боюсь, они вот-вот из памяти выветрятся.

Хемингуэй не без труда поборол желание спросить, о каких именно цитатах речь.

— Да, сэр, понятно, — сухо проговорил он.

Молодой Флетчер, очевидно, умел читать чужие мысли.

— Знаю, вам

не терпится выяснить, что я вызубрил. Цитаты очень сочные, если не сказать вульгарные… ну, вы меня понимаете.

Хемингуэй умоляюще взглянул на Ханнасайда.

— О цитатах вы с сержантом в другой раз поболтаете, — невозмутимо проговорил суперинтендант. — Мистер Флетчер, я надеялся увидеть вашу тетю, но думаю, помочь мне и в ваших силах. Нет ли у вас дядиной фотографии, которую я мог бы одолжить на пару дней?

— Ой нет! — воскликнул Невилл. — В смысле нет фотографии, а не то, что я не хочу ее вам одалживать. Я бы не одолжил, а подарил ее вам.

— Вы очень добры, только…

— Слушайте, я дам вам фотографию из гостиной, а то никак не могу придумать, чем же еще досадить тетушке.

— Я не желаю досаждать мисс Флетчер. Нет ли другого…

— А я желаю! — мягко перебил Невилл. — Я не скажу, что отдал снимок вам, и тетя затеет поиски. С тех пор как мне удаются благородные поступки, я замечаю, что они требуют определенного самопожертвования, а самопожертвование разрушает характер и разъедает душу. — Треща без умолку, Невилл направился в гостиную, где стоял большой студийный портрет Эрнеста Флетчера. — Разве не чудо? — пробормотал Невилл, застыв перед ним.

— Не желаю я брать фотографию, которая дорога мисс Флетчер! — запальчиво проговорил Ханнасайд. — Наверняка есть другая.

— Да, конечно, на тумбочке у тетиной кровати, но ее я не дам. Между контрударом и намеренным раздражением разница все-таки есть.

— Черт меня дери, если я понимаю, о чем вы! — не сдержался Хемингуэй. — Почему вы так относитесь к своей бедной тете?

Невилл лишь мельком взглянул на него из-под полуопущенных ресниц.

— Согласитесь, снимок отличный. Суперинтендант, вам в рамке или без?

— Без рамки, пожалуйста. — Ханнасайд с любопытством посмотрел на молодого человека. — Методы у вас довольно оригинальные.

— Рад, что вы не назвали их эксцентричными. — Невилл достал портрет из рамки. — Ненавижу, когда меня называют эксцентричным. Серости и посредственности обзывают этим словом чистый рационализм. Сейчас спрячу рамку и подкуплю Симмонса, чтобы держал язык за зубами. Единственное преимущество большого наследства — возможность заниматься гнусным искусством взяточничества.

— Небось будете участвовать в поисках фотографии? — осведомился сержант, которого захлестывали одновременно восторг и возмущение.

— Нет, это уж лицемерием попахивает, — невозмутимо отозвался Невилл. — Все, суперинтендант, портрет готов. Приглашаю вас на чай, вдруг тетя вернется.

— У меня идея! — воскликнул Хемингуэй, едва они с Ханнасайдом выбрались на улицу. — Знаете, что напоминает мне глупая улыбочка Флетчера-младшего?

— Не знаю. Что?

— Картину, которой так восторгаются, в упор не понимаю почему. На ней девица с невыразительным лицом и хитрой улыбкой.

— «Мона Лиза»! — захохотал

Ханнасайд. — Да, понимаю, о чем вы. Невилл — странный молодой человек.

— Порой меня так и подмывает повесить убийство на него, — признался Хемингуэй. — Только, по-моему, размозжить череп — слишком примитивно для такого эстета.

Через пару минут они сели на автобус, который привез их к самому участку. Констебль Гласс с задания еще не вернулся. Ханнасайд по телефону выяснил, что Джона Норта до сих пор нет на службе, и позвонил в Скотланд-Ярд, чтобы поговорить с инспектором Джевонсом. С инспектором его тотчас соединили, но рассказать тому было почти нечего. Он разыскал многоэтажку, где неизвестный покровитель устроил Энжелу Энжел, однако ее квартиру теперь снимал некто Смит. Швейцар не сомневался, что сможет его опознать, и описал как стройного, прекрасно одетого брюнета.

Ханнасайд глянул на часы и решил отправиться в Лондон, поручив Хемингуэю опросить Гласса, когда тот вернется. Они договорились встретиться в управлении, суперинтендант назначил время и уехал, прихватив с собой портрет Флетчера.

Гласс не заставил себя долго ждать — предстал перед сержантом с перекошенным от гнева лицом.

— «Совращающий праведных на путь зла сам упадет в свою яму» [52] , — сурово проговорил констебль, едва взглянув на Хемингуэя.

52

«Книга Притчей Соломоновых» 28:10.

— Что с вами такое? — удивился сержант. — Напиться вы не могли: пивные еще не открылись.

— «Да постыдятся и посрамятся все, ищущие погибели душе моей!» [53] , «отвращу глаза мои созерцания суеты» [54] , «я как маслина, зеленеющая в доме Божием» [55] .

— Эй, да что вам в голову ударило?

— Разврат увидели глаза мои и блудницу вавилонскую!

— Где? — внезапно заинтересовался сержант.

53

Псалтирь 39:15.

54

Псалтирь 119:37.

55

Псалтирь 52:8.

— В сияющем доме порочности видел я это зло. Выкарабкался я из бездны разверстой.

— Если речь о том, что я думаю, мне за вас стыдно, — строго заметил Хемингуэй. — Позвольте узнать, чем вы занимались в подобном заведении? Шеф велел вам разыскать почтальона, а вы не приказ выполняете, а…

— Я приказ выполнил и почтальона разыскал. Это направило по пути порока стопы мои.

— Спокойно, дружище, незачем кипятиться из-за морального облика почтальона. Главное — вы его разыскали, где — не важно. Хотя я не подозревал, что у наших коллег из пригородов такие забавы. Вы взяли у него показания?