Найденыш
Шрифт:
— Ладно, Ожерелье, — процедил палубный, — ты еще мои слова попомнишь. Три Ножа, похоже, капитан спятил, как и любезный ему маг.
— Вижу, — сказал баллистер.
Молчавший до сих пор кормчий решил вмешаться:
— Общий совет собрать надо.
— Ну да, — повернулся Ожерелье. — Пока мы судить да рядить будем, тут-то темные и пожалуют к нам в гости. Мне давеча Зимородок поведал, что нам светлые маги две галеры навстречу снарядили. Идут с Побережья.
Кормчий, Руду и Три Ножа переглянулись.
— Чего
— Не успел.
Палубный растерялся, а кормчий заулыбался добродушно, как бы говоря: ну вот, мол, порядок, а мы тут глотки друг дружке чуть не рвем.
— Не брешешь? — недоверчиво спросил Руду.
— Зачем мне брехать? — огрызнулся Ожерелье. — Сколько долей на твое рыло приходится, а, палубный?
— Мне жизнь дороже, — спокойно ответил Руду.
— То-то ты ею дорожишь на «Касатке»…
— Это одно дело, а темные маги — совсем другое, — отрезал палубный.
Конец спору положил Три Ножа.
— Хватит, — сказал он. — Будет вам собачиться. — И добавил: — Как знаешь, Ожерелье, но мне затея мага все равно не по нутру.
— Не только тебе, — пробурчал палубный.
— Лады, я потолкую с магом на берегу, — сказал Ожерелье. — Долго мы еще стоять будем, лясы точить?
— Э-э-ч… — Руду бросил на капитана мрачный взгляд и потопал с бака. Над палубой разнеслось: — А ну на весла, мусор забортный! Хватит бездельничать, рыбье мясо!
Разогнав гребцов по местам, палубный перегнулся через борт и, приложив ладони ко рту, заорал:
— Заика!
На шлюпке, дрейфующей в саженях двадцати от «Касатки», замахали, сигналя.
— Поднять якоря! — приказал Ожерелье.
Я стоял столбом, не зная, куда мне деваться: вахта моя кончилась досрочно.
— Даль! — окликнул меня Ожерелье. — Пойдешь на берег вместе со мной. А сейчас сгинь с глаз.
Я облизнул пересохшие губы и только сейчас понял, что умираю от жажды. Над «Касаткой» вновь раскатилась гулкая барабанная дробь, весла заскрипели в уключинах. Я уселся у мачты, где стояла бадейка с питьевой водицей. Зачерпнул ковшик и припал к нему. Осушил его целиком, даже не заметив. Я не напился, но решил, что наливаться по горло перед вылазкой тоже не стоит. На веслах затянули песню — братва радовалась неожиданной удаче. Мне петь не хотелось, я оперся затылком о шершавое дерево мачты и прикрыл веки.
Неожиданно для себя я задремал, а проснулся от толчков, которыми меня разбудил Ожерелье.
— Иди в шлюпку. Спать после будешь. — Ожерелье рывком поставил меня на ноги.
Зевая и потягиваясь, я потопал, куда велено было.
— Давай, Даль, — поторопил Орхан.
Я перегнулся через борт и соскользнул в шлюпку. Меня подхватил Нож и сразу же отпихнул в сторону, чтобы не болтался под ногами. Шлюпка покачивалась на волне и с шорохом терлась о «Касатку». Я нагнулся к воде, зачерпнул полные ладони и умылся, прогоняя остатки сна. Любопытная рыбья мелюзга, тучей крутившаяся у поверхности, шарахнулась в разные стороны, отсвечивая блестящими боками. Я отер лицо рукавом рубахи, на губах остался горько-соленый привкус морской воды.
На шлюпку стали передавать оружие: самострелы и болты к ним.
— Даль!
Я поднял голову. Надо мной нависал кормчий, сжимая в лапище мой нож вместе с поясом.
— Лови! — сказал он и швырнул мне нож.
Я перехватил его на лету, пояс обвил предплечье, царапнув пряжкой холстину рубахи.
— Спасибо, Сова, — поблагодарил я.
Кормчий махнул и исчез за бортом. Я сосчитал самострелы, сложенные на днище, — один из них предназначался мне; выбрал тот, который был полегче, и взвел. Теперь оставалось приладить тяжелый болт и отпустить тетиву. Я подтянул к себе коробку с болтами и зарядил самострел.
В шлюпке все уже были по местам, ждали только капитана. Ожерелье появился последним и занял место на корме. Он одел легкую кирасу, шлема не было, медный браслет на шее тускло отсвечивал красным. Ожерелье упер ножны меча в сапог и скомандовал:
— Пошли.
От борта оттолкнулись руками, чтобы не сломать весла. Из-за корпуса «Касатки» выскочила вторая шлюпка, ведомая Три Ножа. На ней, вставши на колено, четыре лучника держали наготове луки. Самострел, конечно же, бьет сильнее, и урону от него больше, но в меткости с луком на нем мало кто потягаться может.
— Держаться поправо и чуть назад, — приказал Ожерелье.
6
Киль шлюпки с громким шипением пробороздил мокрый песок. Я вцепился в банку, чтобы не вылететь от толчка. Вторая шлюпка подошла чуть раньше нас. Четыре лучника, положив пальцы на тетиву, ожидали, пока гребцы оттащат ее от воды. Три Ножа стоял рядом с лучниками, придерживая широкий тесак на боку. Бритая макушка баллистера не спеша покачивалась, а длинная косица на затылке шевелилась, как живая, — он осматривался. Я вылетел из шлюпки, сжимая ложе самострела запотевшими пальцами. Песок на пляже оказался раскаленным, жар чувствовался даже сквозь подошвы. Я вздернул самострел и навел его на толпу матросни с лодьи.
— Охолони, малыш, здесь все спокойно, — пробурчал Три Ножа, не оборачиваясь.
Иной раз выходки баллистера заставляют поразмыслить, а не маг ли он сам. Я подошел к Три Ножа и встал с ним рядом, он положил руку мне на плечо. Я присвистнул: матросов с лодьи было много: человек сорок-пятьдесят, не меньше. Они стояли поодаль, и их лица отнюдь не светились радостью встречи. А мне их рож и видеть было необязательно, и так чуял, что только лязгнешь ножом невпопад — и пойдет потеха с красными ручьями. За нашими спинами зашуршал песок — это Ожерелье.