Найденыш
Шрифт:
В ходе лечения Шестерня преображался. Покрытый зеленоватой кашицей с головы до ног, пещерник становился похожим на странное лесное существо, что, преодолев страх, вышло на поляну, зачарованное пламенем костра. Высыхая, паста стягивалась, и кожа начинала немилосердно зудеть, отчего Шестерня принимался приплясывать и вертеться, изрыгая бесчисленные проклятья на судьбу, что, сперва, бросает в руки палача, подвергая ужасным мукам, а затем, обрекает на лечение, не более приятное, чем пережитые ранее пытки.
В отличие от пещерника, переживающего выздоровление с заметным недовольством, Зола, казалось, вообще не замечал ни хмурого заснеженного леса вокруг, ни пронзительного ветра, даже падающие на голову ледяные капли не отвлекали мага от излюбленного занятия. Несмотря на обгоревшие, едва не до костей руки и сильнейшую боль, от которой лицо мага, то и дело, искажалось болезненной гримасой, Зола каждое утро начинал с того, что раскладывал вокруг себя свитки и надолго погружался в размышления.
Рассматривая руки мага, что, не смотря на лечение, по-прежнему напоминали обугленные головешки, Дерн хмурился, но лишь, в очередной раз, тщательнейшим образом втирал в кожу свежеприготовленное зелье, после чего отходил, предоставляя Золе возможность продолжить прерванные размышления. Порой, устав от неподвижности, маг покидал насиженное место, неторопливо прогуливался, без интереса поглядывая по сторонам, но вскоре, возвращался, нахохлившись, вновь застывал над свитками.
Негромко хлопнуло, повеяло гарью, сдавленно охнул Зола. Оторвавшись от завораживающего зрелища багровых переливов пламени, Шестерня повернул голову на шум, взглянул с интересом. Неподалеку, шипя, словно брошенная в воду головешка, трясет руками Зола, чудь дальше, на стволе могучего древесного великана, исходит дымком черная проплешина.
– Никак, по делу соскучился, - одобрительно произнес пещерник.
– И то верно. А то сидишь, как истукан, не шевелишься. Я бы не выдержал, поразметал бы все вокруг.
– Оно и видно, - желчно бросил Зола.
– Наразметался так, что весь хворост перевел, скоро огонь погаснет.
Пальцы мага курились дымком, и Зола с усилием дул на руки, пытаясь успокоить жгучую боль.
– В снег сунь - там, в ложбинке, - бросил Дерн, не глядя на мага. Покосившись на пещерника, неодобрительно произнес: - А ты бы и впрямь, с огнем не усердствовал - палишь так, что до меня жар доходит. Да и о ладьях не забывай, не ровен час - заметят, а с вас, как с бойцов, пока толку немного.
Шестерня беззаботно отмахнулся, сказал:
– Я хоть сейчас в сечу, благо, заживает, как на собаке. Да и твои зелья, надо сказать, не бесполезны.
– Чем попусту бахвалиться, лучше ветвей принеси, - буркнул Зола, усаживаясь к костру.
– А что до сечи, не всегда по-нашему выходит. Или напомнить, как в пыточной на цепях висел, а после, пока из подземелья уходили, у Дерна на плече болтался?
Шестерня потемнел лицом, воспоминания не доставили пещернику радости, молча встал, направился в лес, втянув голову в плечи и загребая ногами хвою.
Проводив товарища взглядом, Дерн покачал головой, сказал тихо:
– Зря ты так. Ему тогда больше всех досталось. Я когда смотрел, как его на ремни режут, думал с ума сойду.
Зола тряхнул головой, сказал упрямо:
– Досталось, да только ума не прибавило. Нас же сейчас куры лапами загребут! Не то, что отряд бойцов с ладьи.
– Помолчав, добавил с досадой: - К тому же, ему все как с гуся вода, еще пара дней, и шрамов не останется. А я рук почти не чувствую! Волшба выходит с трудом. Сотворил огнешар - чуть ноги себе не опалил. К посоху даже прикоснуться боюсь - сам сгорю, и вас сожгу к демонам.
Дерн мельком взглянул на руки мага, что Зола, согревая, вытянул к огню, сказал успокаивая:
– Восстановятся. Не сразу, конечно, время должно пройти. Думал, будет дольше, но с помощью зелий, что принесла Себия, хотя, ума не приложу, где взяла, через седьмицу будешь, как новенький.
– Твоими бы устами...
– проворчал маг.
– Ладно, пройдусь, может, тоже чего в костер принесу, а то Шестерню пока дождешься.
Он с кряхтеньем встал, замедленно двинулся в лес, зябко кутаясь в балахон и поглядывая по сторонам в поисках сучьев.
Прошло еще два дня. Мычка с Себией, по-прежнему, вместе уходили с утра в город, возвращались же порознь. За ужином, пока вершинник делился впечатлениями, все с интересом слушали, задавали уточняющие вопросы, когда же доходило до Себии, подземница лишь разводила руками, отвечая на вопросы спутников короткими односложными фразами, после чего, забивалась в яму в корнях дерева и почти мгновенно засыпала.
Наемники переглядывались, пожимали плечами, но, доверяя спутнице, не задавали лишних вопросов, справедливо полагая, что, как только выяснится что-нибудь важное, подземница не преминет поставить всех в известность.
Очередным хмурым утром, когда низколетящие облака, напоровшись на верхушки деревьев, в который раз, извергали на лес потоки смешанного с водой снега, Себия оглядела товарищей, коротко произнесла:
– Период бурь заканчивается. Сегодня к вечеру, самое позднее - завтра с утра, пленников под усиленным конвоем отправят вглубь страны.
Зола нахмурился, Мычка взглянул ошарашено, а Шестерня поперхнулся куском мяса.
Лишь болотник не выказал удивления, произнес, обращаясь к подземнице:
– Пока есть время, надеюсь, ты поделишься с нами наблюдениями. Думаю, это будет не лишним...
Далеко, на пределе слуха, зародился гул. Сперва, Мычка, а затем, и остальные принялись вслушиваться. Гул усилился, набрал мощь. Что-то тяжелое пронеслось над самыми кронами, сотрясая ветви и обрушивая на землю целые сугробы снега.
Кашлянув, Зола задумчиво сказал:
– Интересно, это обычный разведывательный рейд, или...
Прислушиваясь к гулу, что, ненадолго ослабев, вновь усилился, Шестерня воскликнул: