Найди и убей
Шрифт:
«Мля. Нельзя так. Сдохнем ведь!»
Ваня встряхнулся и заметил задумчивые взгляды, обращенные на него со всех сторон. Люди чего-то ждали. Ждали слова вождя.
Маляренко встал и, улыбнувшись, громогласно выдал нечто совсем уж несусветное — всплывший из глубокого детства стишок:
О чем поют воробышки В последний день зимы? Мы выжили, мы дожили, Мы живы — живы мы!— Юрка! Тащи сюда всю бражку. Сегодня пьем! Объявляю первый день весны! — Голос вождя гремел на всю округу.
Народ, напрочь охреневший от неожиданной речи Ивана, ожил, засуетился и зашумел. Вождь таким нехитрым
Маленькая команда разведчиков за пару дней шустро сбегала до «парковки» и обратно. Парней не было и там. Димка-таксист и Юрка-студент исчезли бесследно.
ГЛАВА 4,
в которой Иван думает тяжкую думу
и совершает давно запланированную прогулку
— Володя, бросай ты это дело. Надо поговорить. — Маляренко довольно потянулся. — Тепло, хорошо. Настоящая весна пришла! Травка зеленеет, солнышко журчит… или блестит?
Романов, затеявший, в связи со своим новым «старым» семейным положением, строительство отдельного домика, с облегчением бросил месить глину и направился в «кабинет» вождя. Вождь выволок из-под навеса столовой одно кресло и, поставив его на солнышке, загорал. Грязный, словно чушка, Володя подошел и со стоном повалился прямо на землю.
— Что? Трындеть — не мешки ворочать?
— Да. Что-то я того… погорячился, — бывший банкир огорченно разглядывал мозоли на ладонях. — Пока на один блок намесишь, пока отформуешь. Эдак я два года на дом кирпичи делать буду.
Ни с кем из жителей поселка, кроме старательно обхаживаемого им Ивана, Романов так и не сошелся. Так что домик ему приходилось строить в одиночку.
— Угу. Не забывай, что Серый тебе еще и другие дела найдет. Работу на общину никто не отменял. Ты у нас уже сколько? Почти четыре месяца, да? А обещание свое ты так и не выполнил. Понимаю — обстоятельства. Сначала я болел, потом дожди, потом собаки. Потом, — Маляренко посмотрел на свою руку, — я снова… болел. Надо сходить — посмотреть на твое чудо.
Романов пораженно воззрился на вождя. Причудливые ходы его шахматной мысли порой ставили Володю в тупик.
— Удивил, Иван Андреевич. Чего это ты об этом вспомнил? Или, — Володя ухмыльнулся, — проверить решил, не обманул ли?
Маляренко шутливый тон не поддержал, молча разглядывая сидящего перед ним парня. Под неожиданно тяжелым и пристальным взглядом вождя Романов вдруг почувствовал себя очень неуютно. Поперхнувшись недосказанной шуткой, он согнал улыбку с лица и торопливо кивнул.
— Когда выходим?
Ссориться со своей единственной защитой в планы Романова никак не входило.
— Иди, работай. Там видно будет. — Иван смотрел на удалявшегося Романова и решал, что с ним делать.
С одной стороны — мужик-то неплохой, умный. А с другой — руками до сих пор только ложку держать и может. Ну, еще морды бить. Хорошо хоть Машку свою приструнил, а то, сука, совсем вразнос пошла. За несколько месяцев, проведенных в поселке, она немного отъелась, округлилась и привела себя в порядок и при этом умудрилась рассорить почти все сложившиеся пары и заставила переругаться между собой всех баб. Иван зажмурился. Талант! Талантище! Эту Машку надо было к врагу в тыл забрасывать — Третий рейх рухнул бы в одночасье. Бабы пытались устроить разборки, но секретарша и тут всех удивила — дралась она не хуже своего бывшего босса, так что студентки покинули поле боя несолоно хлебавши и еще долго потом радовали окружающих лиловыми фонарями. После этого вождь в категоричной форме приказал Романову «объездить» свою бывшую подчиненную. Володя прикинул хрен к носу, сравнил совершенно запустившую себя Светку с Машкой и принялся «объезжать». Укрощение строптивой продолжалось неделю и завершилось полным успехом. Как он это сделал, Иван знать не желал, но звонкие звуки пощечин и глухие — ударов — говорили сами за себя. Да и ходила Маша потом целый месяц скособочившись и вся сплошь разрисованная синяками. Зато моральный климат в поселке разом оздоровился. По крайней мере женщины вновь стали между собой разговаривать, а Мария сделалась тихой, незаметной и очень вежливой. Через какое-то время, за общим ужином, Романов публично объявил всем, что берет ее в жены совершенно официально, и на полном серьезе попросил у Маляренко благословения и «штамп в паспорт». Вождь тогда неслабо подавился, но нашел в себе силы и, судорожно проглотив кусок, объявил их мужем и женой. Женщины от умиления даже всплакнули, а Маша с тех пор стала просто шелковой.
Вождь еще разок посмотрел на копошащегося в куче глины Романова и вздохнул.
«Отселить бы их. А куда? Сдохнут ведь. Да и нужен он мне. А я — ему».
Неуемный Звонарев опять становился проблемой. Заполучив пару военнопленных, к тому же люто ненавидящих Володьку и его «потаскуху», прораб, и без того руководивший ежедневной жизнью общины, стал усиленно тянуть одеяло на себя. Или, вернее, под себя. Юрка Толстый, одно время болтавшийся, как цветок в проруби, между вождем и прорабом, открыто примкнул к Серому. Так что счет был четыре — два в пользу зама. Ни та ни другая группировка не желала открытых боевых действий, понимая, что на этом на общине смело можно будет поставить крест, и в поселке сложился вежливо-равно-душный нейтралитет. Внешне, на общих собраниях и планерках, которые вел Иван, все было чинно-благородно — прораб выслушивал указания вождя, но делал потом все по-своему.
Алина, хоть и старалась всегда, по-женски, все решать миром, и та скрипела зубами, глядя на то, что вытворяет Звонарев. Первым делом тот поменял жильцов в доме. Теперь там проживал лично он с Ксенией, Юрка с Настей да Макс с Алишером. Всех баб, даже больную Аллу, вновь вытурили в палатки. Вспомнив об этом, Иван злобно выматерился. Произошло это, когда его не было в поселке, а потом, откровенно говоря, вождь дал слабину. Не прижав наглого зама сразу, Маляренко упустил время. С тех пор прораб был безукоризненно вежлив и не давал повода к себе прицепиться. Да и выселенные в один голос дружно уверяли, что, мол, уже тепло и «на свежем воздухе получше будет». Глубоко в душе Иван с этим был согласен: ютиться друг у друга на головах — удовольствие еще то. Но при этом чувствовал он себя словно оплеванным. Затем, науськиваемый Ксенией Серый, по примеру вождя, велел своим хлопцам поделить, наконец, студенток. Хотят они того или нет. Алина было решила встать на защиту девчонок, но, подумав, нехотя признала, что без мужчин они пропадут. Парни бросили монетку и честно поделили студенток. Девчонки поплакали, но кочевряжиться не стали, поскольку за последние месяцы сильно поумнели, и покорно последовали в дом за новыми мужьями. С тех пор, глядя, как по-хозяйски обходит свои владения прораб, Иван не раз замечал торжествующий огонек в его глазах. Трон был близок.
«Ладно. Худой мир лучше доброй ссоры».
Иван представил себе возможное побоище ВНУТРИ поселка, и его передернуло.
«На фиг, на фиг! Пока Серый открыто не нарывается — потерплю».
— Чаю будете?
— А? — Иван очнулся. На кухне привычно хлопотала Светлана, растапливая очаг.
— Да, Светик, — Маляренко ласково улыбнулся, — с удовольствием.
Девушка вздрогнула, что не укрылось от глаз вождя. Веселая и добрая, много и с удовольствием смеявшаяся задорным и заразительным смехом, она превратилась в серьезную и даже немного угрюмую женщину.
— Сядь, поговорим?
— Не о чем нам разговаривать, Иван Андреевич. У меня все… нормально.
Повариха твердо посмотрела в глаза вождю.
— Все кто меня здесь имел — умерли. И этот сдохнет. Сейчас кипяточек подойдет. — Света резко сменила тему и натужно улыбнулась. Возле стола нарисовался Макс.
От этих виражей у Ивана по спине побежали мурашки. Он смотрел на стройную и хрупкую блондинку так, будто впервые ее увидел.
«С ума сойти! А ведь точно. Это же свихнуться можно. Откуда в ней столько сил? Сначала Юрка, он был ее парнем еще там, потом Ермаков, потом гребаный Рома ее трахал, теперь вот Димон… погиб. Охренеть!»