Найти друг друга

Чалова Елена

– Ты дурак! – процедила она сквозь зубы. – Я плачу не потому…

– Да? А почему?

– Потому что я ведь оформила тогда свидетельство о смерти… вдруг это я накаркала? – Она опять начала всхлипывать. А потом вдруг глаза ее округлились, и она рванула в туалет, зажав рот ладонью.

– Я же говорила, не надо было есть эту пиццу перед вылетом, – откомментировала Настя, которая после усиленной кормежки сеньоры Чиарелли отказывалась от всего, кроме фруктов и воды.

«К тете Симе, – решительно подумал Марк. – Сразу после того, как приедем. Это же надо выдумать –

накаркала. Да еще накрутить себя до такой степени, что стало дурно!»

Настя, к его удивлению, держалась довольно спокойно. Только на таможне, когда ее попросили открыть сумку и спросили, что в шкатулке, она прошептала:

– Рисунки. Возила дедушке показать, но не успела… он умер… – Из глаз ее потекли слезы.

Таможенник, оценив красные глаза Ланы и мрачный вид Марка, кивнул сочувственно и не стал вязаться.

Они вернулись домой, все как-то стихло, стало спокойнее и лучше. Марк и Лана пропадали на работе, разгребали завалы дел и отдавали долги. Настя рисовала как заведенная, зная, что память недолго удерживает оттенки и краски, нужно спешить, пока она помнит, какого цвета были горы, тень от дома сеньоры Леони, черепица на ее крыше.

А потом Марк и Лана вернулись с работы и обнаружили дома накрытый стол, тетю Раю и торжественную Настю, которая, поджав губы, мешала салат.

– А какой сегодня праздник? – с интересом спросил Марк.

– Девять дней, – отозвалась девочка.

Марк вопросительно взглянул на тетушку, та молчала, слившись с креслом.

– Девять дней с тех пор, как мы вернулись? Ты путаешь, мы приехали во вторник, а…

– Девять дней со дня смерти деда! – сурово сказала Настя. – Ты, понятное дело, канона не знаешь, хотя мог бы и просветиться. – Марк растерялся. – Положено по христианскому обычаю поминать покойного на девятый и сороковой день.

– Настя, что ты несешь?

– А что, нельзя? Почему мы как нехристи живем?

– Наверное, потому, что твой отчим еврей, – сердито отозвался Марк.

– Не говорите глупостей! – вспыхнула Лана. – Настя, мы же отмечаем праздники – все, какие есть в календаре, по-моему. Но отмечать девятый день… – Она заколебалась.

– А потом будут сороковины, – сухо сказала Настя. – Вот тетя Рая, в отличие от вас, человек понимающий. Мы с ней вместе все приготовили и в церковь сходили, свечку за упокой поставили.

Лана и Марк обалдело уставились на тетю Раю, которая как ни в чем не бывало кивнула и сказала:

– Не спорьте, ничего плохого нет в том, чтобы вспомнить человека как положено. Мойте руки и садитесь за стол. Настенька, неси горячее.

Девочка кивнула и ушла в кухню. Лана пошла мыть руки, а Марк вполголоса спросил тетушку:

– В церковь, значит, ходила? И что бы сказал на это покойный дядя Миша? Или рабби?

– Он сказал бы, что нет ничего плохого в том, что поддерживаешь ребенка и присматриваешь за ним, – совершенно спокойно отозвалась тетушка. – Марк, Бог не так глуп, чтобы не узнать меня. Но таки он узнает и мои намерения: я не хочу, чтобы девочка ходила туда одна и слушала всяких кликуш. Если она не найдет понимания дома,

будет делать назло, так все дети поступают, и ты был таким же. Тут ты в маму. Помню, она как-то…

– Я понял, понял! – Марк метнул опасливый взгляд в сторону кухни. – Не пойму только, откуда она вообще это знает: сороковины там…

– У Лизочки новое увлечение. Она держит пост и собирается в паломничество по святым местам.

– Ах, Лизочка! Минуточку, но ее мама… я ее видел, она носит несомненные признаки принадлежности к нашей нации. Да и зовут ее, если не ошибаюсь, Циля.

Тетушка пожала плечами, и Марку пришлось принять новое поветрие как данность. «Хорошо бы они научились чему-то кроме терминологии и ритуалов, – думал он, глядя на торжественно-серьезную Настю. – В христианстве проповедуется масса замечательных вещей: трудолюбие, смирение… не убий, не укради… и так далее. Немного смирения и честности Анастасии явно не помешало бы».

Когда ужин подходил к концу, князя должным образом помянули, а Настя несколько расслабилась и согрелась от комплиментов, расточаемых ее кулинарным талантам, тетя Рая, пытаясь, видимо, подвести черту под воспоминаниями, сказала:

– Ну и хорошо, что память у тебя о нем осталась.

Девочка бросила взгляд на шкаф, там в маминой шкатулке (но в отдельном бархатном мешочке) лежал перстень, подаренный ей дедом. Она некоторое время колебалась, но все же решилась.

– Вообще-то он мне еще кое-что оставил. Сейчас принесу…

Пока ее не было, Лана шепотом спросила:

– О чем она?

– Не знаю, – покачал головой Марк.

– Лана, почему ты не ешь? – Тетя Рая с упреком смотрела на молодую женщину. – Ты похудела. Смотри, Марк любит женщин в теле (у упомянутого Марка отвисла челюсть, он удивленно вякнул: «Да?»), так что надо кушать… Ну-ка. – Она встала и лично положила на тарелку Лане запеченную с картошкой рыбу. – Все диетическое. Это парной судачок, я ходила за ним на рынок. Рыбу с картошкой можно есть по канонам любой религии, а я добавила травки и…

– Вот, смотрите!

Настя грохнула шкатулку на край стола.

– Это дедушкино наследство.

– Помнится, ты сказала, что ларец тебе подарила Лиза, – удивилась Лана.

– Я соврала, – не моргнув глазом заявила девочка. – Иначе вы все узнали бы раньше времени, а князь только мне доверил тайну.

Она сбивчиво рассказала про поход за шкатулкой в церковь, рядом с усадьбой Вельяминово, и как князь сказал, что оставляет шкатулку ей.

– Он велел показать маме. Типа она сообразит, что с этим делать.

Марк и Лана переглянулись. История была невероятная, каждый из них испытал желание пощупать девочке лоб, настолько бредово все звучало.

Настя, не замечая скептически настроенных взрослых, расчистила на столе место, открыла шкатулку, вытащила небольшой альбом, а скорее книжку в потертом бархатном переплете. Лана и Марк встали и подошли поближе. Они осторожно листали страницы. Бумага пожелтела, но она изначально была плотной и потому очень неплохо сохранилась. Альбом был сшит ленточками, завязанными в два трогательных полинялых бантика.