Найти Гуру
Шрифт:
***
С этого дня Майкл Морсон начал рисовать своё прошлое. Оказалось, что когда он вспоминал что-то из детства и юности, это действительно было похоже на вспышку, но он фиксировал только людей. После того, как он неумело зарисовывал фигуры, стало понятно, что на бумагу просится мебель, предметы интерьера, иногда не в силах изобразить свои чувства, он просто дописывал что-то в углу листа. Его рисунки были плоскими и чаще напоминали схему, кто и где стоял или сидел. Иногда он просто рисовал стол, а потом словами дописывал, что на нём стояло или лежало.
Одна из его приятельниц, владела коллекцией живописи, и он попросил найти ему учителя, среди знакомых художников. Однако, узнав, что его цель – основы рисунка, она посоветовала поискать себе учителя среди уличных художников или брать уроки в общественном центре. Майкл согласился с тем, что если учиться у серьезного художника, то постигать науку живописи нужно методично и целенаправленно, а он совсем не стремился к этому.
Найти среди уличных художников учителя не составило труда. Им стал художник-портретист Саймон, с которым он познакомился в Центральном парке. Ему было чуть больше сорока. Он был из той породы людей, которые довольствуются тем, что имеют и не стремятся бежать в одну сторону со всеми, только потому, что там, куда все бегут, живётся лучше. Саймон перебивался случайными заработками, писал портреты на улице, и предложение Майкла было как нельзя кстати. Он не загружал его теорией, а просто показывал на примере, как ложится тень, куда подает свет и как предать объем фигурам и предметам. Когда Майкл освоил технику пейзажа, его учитель показал, как рисовать лица. Майклу понравилось брать уроки рисования и уже через пару недель его рисунки приобрели совсем другую фактуру. Он научился прорисовывать лица и фигуры, а предметы стали выглядеть объемнее.
Очень часто он рисовал сидя в парке. Несмотря на многолюдность, Центральный парк на Манхеттене привлекал Майкла еще с тех времен, когда он поступил в Калифорнийский Университет, и одновременно учился управлять компанией. Парк стал для него местом, куда можно придти, чтобы почувствовать себя жителем гудящего мегаполиса, у которого выдались полчаса на отдых.
После солнечной Калифорнии, где его жизнь была весьма размеренной, темп жизни в Нью-Йорке его одинаково восхищал и пугал. Движение в этом городе не останавливалось ни на секунду. Кто шел, кто-то ехал на роликах, кто-то говорил по телефону и жестикулировал руками, кто-то ел, кто-то бежал с только что выхваченной сумочкой. Люди стояли в многочасовых пробках, но при этом всё равно двигались: вытягивали шею, чтобы посмотреть, что там впереди, крутили головой по сторонам, что-то искали в карманах, ругались с теми, кто сидел в соседних машинах, в бессилии откидывались на сиденье или выскакивали из такси и неслись к ближайшей станции подземки. Все и всё было в движении.
Так было и в его жизни с Лорой. В их доме всегда что-то происходило. Одни люди сменялись другими. Кто-то танцевал, кто-то пил, кто-то нюхал кокаин, кто-то спал, развалившись прямо посреди гостиной или под лестницей. Тогда Майкл нашел для себя место на чердаке. Туда никто не поднимался, и он мог посидеть там и поиграть. Об этом укромном месте знала только Кейтлин, и если он засыпал там, поднималась к нёму, относила его в постель, укрывала одеялом, гладила по голове и тихонько выходила из комнаты. В Нью-Йорке таким чердаком для него стал Центральный парк.
Окружающие звуки и люди в движении позволяли ему настроиться на воспоминания двадцатитрехлетней давности. Иногда ему казалось, что он снова пятилетним мальчиком просыпается от того, что дом полон разговоров, смеха, звуков шагов и шума, вечно работающего на первом этаже телевизора или громкой музыки. Начав рисовать, Майкл и не подозревал, сколько он на самом деле помнит о прошлом.
Это настолько захватило его, что он перестал замечать время и людей вокруг. Дни, проводимые в парке, летели незаметно, и в один из таких дней парке он поймал на себе заинтересованный взгляд девушки, сидящей на соседней скамейке. Майкл, привык к вниманию женщин, воспринимая любые знаки внимания с их стороны спокойно, а чаще весьма прохладно. Он был богат, занимал высокое положение, в нем чувствовалась уверенность в себе и, к тому же, он вполне мог поразить разносторонностью своих интересов, так что не удивительно, что женщины стремились чаще попадать в его поле зрения. Впрочем, с таким состоянием, он мог быть даже вполне заурядным, и это бы никак не остановило большинство из них.
Девушка, рассматривающая его, сильно отличалась от представительниц слабого пола, которых он видел вокруг себя. Она не выглядела холеной, вряд ли она регулярно посещала салоны красоты и спа-центры. В её внешности было всё просто и естественно. Одета она была в черные узкие брюки, мокасины и свободную майку, спущенную на одно плечо. Как любой обитатель Манхеттена, Майкл умел оценивать людей по внешности и одежде, и, исходя из стоимости и того, и другого, можно было сделать вывод о социальном положении человека. Даже бегуны в парке выглядели в соответствии со своим статусом в обществе. А эта девушка явно не была светской львицей и охотницей за богатеями с Пятой авеню или Уолл-стрит. Ничто не выдавало в её облике деловой женщины. Но также она не выглядела и как студентка или сотрудница многочисленных офисов Манхеттена. Она была будто бы вне всего этого.
Майкл поймал её взгляд, улыбнулся и произнес стандартное:
– Привет! Вы в порядке?
Она продолжила смотреть на него, хотя Майкл заметил, что вероятнее всего её интересует его альбом, в котором он рисовал. Улыбнувшись, она спросила:
– Вы рисуете комиксы?
Майкл не ожидал такого вопроса.
– Почему вы так решили?
– Я видела вас здесь уже несколько раз и подумала, что вы удираете из офиса, чтобы заниматься чем-то более интересным. Вы так увлеченно рисуете, вот я и подумала, что это комиксы. Ведь на обычного художника вы не похожи.
– Почему не похож?
Она рассмеялась:
– Вы в костюме и у вас нет мольберта и красок. А еще вам непременно подошел бы шарф.
Майкл улыбнулся и произнес:
– Я не ношу шарфы. У меня нет ни одного.
– Вот поэтому вы и не художник!
Прежде чем он успел ей ответить, она встала со своей скамейки, помахала ему рукой и быстрым шагом направилась в направлении пересечения Террас Драйв и Пятой Авеню. А он так и остался сидеть. Впервые в его жизни девушка не стала дожидаться продолжения знакомства и не показалась ему заинтересовавшейся им настолько, чтобы он успел её пригласить, выпить хотя бы кофе. Это слегка задело его самолюбие, но уже к вечеру он забыл об этой встрече.
Спустя неделю Майкл снова почувствовал на себе взгляд незнакомки из парка. Она разговаривал с какой-то семейной парой. Поймав его взгляд, она улыбнулась и кивнула ему в знак приветствия. В этот раз она выглядела совершенно не узнаваемо. На ней был темно-синий костюм для езды на мотоцикле, в руках она держала шлем. После того, как её разговор закончился, она снова покинула парк, просто помахав ему на прощанье.
Когда Майкл увидел её в третий раз, это было недалеко от пересечения Ист Драйв и Ист Восемьдесят Четвертой и Восемьдесят Пятой Стрит. Она стояла в тени деревьев возле мольберта и задумчиво смотрела в сторону Метрополитен-музея. Мимолетно взглянув на него, когда он приближался, она продолжала стоять, отрешенно рассматривая фасад Американского крыла. Майкл отметил, что ей удалось найти относительно тихое место в районе музея, где было не так много людей, как в районе входа. Ежедневно в этом районе скапливается огромное количество туристов и местных жителей, желающих не только посетить сам музей, но и просто погулять вокруг. Но незнакомка, казалось, полностью отключилась ото всех внешних звуков и была погружена в свои мысли.
Теперь он понимал, что её заинтересованность заключалась в его рисунках, а вовсе не в нём самом. Эта мысль даже обрадовала его. Возможно, впервые за последние годы ему стало по-настоящему интересно познакомиться с девушкой, которая или не собиралась, или не спешила начать на него охоту. Он подошел поближе и поздоровался, а затем спросил:
– А у вас есть шарф?
Она улыбнулась, затем наклонилась к своей сумке, что-то поискала и извлекла на свет два льняных шарфа. Один оливкового, другой темно-синего цвета. Выбрав для себя оливковый, она надела шарф на шею, а другой протянула Майклу со словами: