Найти себя
Шрифт:
А ведь еще следовало выстроить целую систему страховки из веревок из расчета неправильного шага или вообще неверного выбора движения. Вдруг не только задом, но и передом шагать в левую сторону с уступа – это смерть? И надо все-таки двигаться в сторону молнии? В таком случае веревки не дадут мне упасть, а уж на высоту полутора метров я и без рычага взберусь. Опять-таки, с какой силой меня в случае падения ударит о стену? Насколько сильный получится рывок веревками? Не приведет ли это к окончательным, несовместимым с дальнейшей деятельностью травмам?
Да. Чем больше я рассуждал и фантазировал, чем больше рисовал перед собой страхи и неприятности, тем больше впадал
Нет! Так нельзя!
Решительно встав и заварив себе опять самого крепкого кофе, я взбодрился им до максимума и в бешеном ажиотаже начал подготовку к «шагу в пропасть».
Все вещи и имущество я решил оставить на площадке, разве что взял с собой камеру и фотоаппарат. Немного подумав, положил в карман самую маленькую флягу с водой и фонарик. Вдруг я и в самом деле шагну невесть куда. Закрепил веревку на блоках, конец привязал к альпинистской разгрузке у себя на груди и двинулся между блоков.
Как я и предполагал, самым сложным оказалось не смотреть вниз. Хоть и попривык в последние часы к высоте, все равно ощущать ее под ногами – совсем иное, чем выглядывать из безопасного места. Ветер мне теперь показался необычайно сильным, колени – слишком трясущимися, организм – слабым до отвращения, так что даже удивляюсь, как мне удалось дойти до края выступа. Наверное, помогала твердая уверенность, что веревка страхует меня от падения. При этом я всеми силами старался смотреть только влево, на площадку башни, и двигался к краю маленькими боковыми шажками. Палкой при этом щупал камень справа от себя.
Вот моя опора провалилась вниз, вместе с екнувшим сердцем, вот я нащупал правой ногой край выступа, непроизвольно наступая на рисунок, закрыл глаза и смело, стараясь делать это с размахом, шагнул левой вперед. И как только почувствовал под подошвой чудесную опору, сразу приставил рядом и правую ногу.
Я никуда не падал, вокруг ничего не творилось, и мне вроде как не грозила опасность. Осознание этого четко вошло в мои мысли.
И только потом, так и не открывая глаза, вдохнул полной грудью.
Глава тринадцатая
Домашнее задание
Запахи были знакомыми, шум леса – почти родным, а полная темень после открытия глаз тоже не испугала: я дома! Даже дерево правым локтем нащупал с уверенностью и облегчением. Ну то, что безлунная ночь, безветренная погода и глухая темень, – так ничего страшного и дело привычное. Тем более что с моими следующими шагами обязательно сработают мигалки, и в наш дом уйдет сигнал о моем появлении. Если уже не ушел.
Но все-таки чувство перестраховки заставило достать фонарик и посветить во все стороны. От повторного узнавания захотелось так и сесть на месте прибытия и тихо плакать от счастья. Но воспоминания о диком мире заставили быстро сделать еще несколько шагов и уже только там думать, что делать дальше. Потому что мелькнула дичайшая мысль: по горячим следам вернуться на башню обратно и забрать хотя бы коробку с образцами воды и растений. В тот момент мне это показалось таким простым и безопасным, что я даже рассмеялся. И от этого легкого сотрясения боль вдруг напомнила о раненой руке; ноющий позвоночник – о недавних перегрузках; а возмущенно урчащий желудок – о потребности в свежей, горячей пище.
Понятно, что, скорее всего, в наступающий день придется-таки вернуться на башню и убрать оттуда все следы своего пребывания. И так долгое отсутствие Грибника постоянно держало в напряжении, только и не хватало с ним все-таки столкнуться или попасть в организованную им ловушку. По поводу последнего опасения фантазия живо мне подкинула с десяток вариантов, в одном из которых смазанный густым солидолом выступ казался просто доброй, товарищеской шуткой. Но теперь уже один, а то и два дня большой роли не играли, выбрался живым – и то счастье.
Поэтому я не спеша двинулся домой, на ходу размышляя, что и как преподнести своим подругам из новых знаний. По всему получалось, что придется признаться в глупом вранье с расстегнутой ширинкой, да и отрицать помощь всей нашей компании теперь бессмысленно. Только вот все эти новшества, завуалированную правду и прочие соображения надо будет преподнести так, чтобы подруги сами меня во всем упрашивали, а я соглашался только после «мудрых и взвешенных» расчетов. Чем больше я с самого первого часа выторгую привилегий, чем выше и независимее я себя поставлю, тем легче, солиднее и увереннее буду чувствовать себя в будущем. Не использовать такие возможности для избавления себя из морального и физического рабства будет непростительно глупо. С девчонками надо бороться сразу и с невероятной жесткостью. Иначе…
О! Легки на помине!
Как все трое ни старались бежать тихо, их приближение мне навстречу я засек метров за пятьдесят. Принял чуть в сторону, встал за толстый ствол дерева и, сдерживая радостную улыбку, чуть подождал. А как только три неясные тени поравнялись со мной, капризно проворчал:
– Ну и сколько вас можно ждать? – Три луча от фонариков моментально устремились в мою сторону. – И погасите свет, вдруг за мной еще какое-нибудь чмо вылезет!
Окрик подействовал, фонари погасли, но зато волна шума и визга окутала меня со всех сторон, словно предохранительный буфер.
– Боренька! Мы уже утром и сами собирались за тобой следом! – умильно признавалась Мария, успевшая прижаться справа.
– Как здорово, что ты вернулся! – восклицала Вера, прижимаясь с левой стороны. – Хотя мы и не сомневались в твоей отваге и везучести.
– Борька, а где все твои вещи? – удивлялась Катерина, прижавшаяся ко мне спереди и ощупывая спину. – Или возле дерева оставил?
При этом их голоса настолько звенели от радости, любопытства и восторга, что даже в полной темноте представлялись блестящие от счастья глаза. Пожалуй, меня в моей жизни еще никто и никогда не встречал с такой любовью и искренним счастьем. Прямо-таки встреча Гагарина на Земле после возвращения из космоса. Даже не верилось, что рядом со мной подруги, за двенадцать лет привыкшие, обожающие надо мной издеваться, пинать, а то и избивать, словно последнего отщепенца. А теперь они меня чуть ли не на руках вынесли на тропу и готовы были по любому моему сигналу нести в любую сторону.
К сожалению, их неуместные рывки и объятия настолько неудачно прижали мою правую руку, что я вскрикнул от кольнувшей боли и обвинительно воскликнул:
– Осторожнее! И так треть крови потерял!
О! Бальзам мне на душу! Как с еще большей материнской заботой залопотали вокруг меня подруги:
– Борюсик, посветить на руку?
– Давай мы посмотрим.
– Тебе больно, Боренька?
Уши сворачивались в трубочки от услышанного. Ха! Оказывается, и ко мне чувствуют какую-то жалость и сочувствие! Оказывается, и меня эти несносные подруги готовы лечить и обхаживать своим милосердием. Не то что в прежние годы, когда на мои стоны они старались мне еще больнее сделать, на мое возмущение – еще больше унизить, а на мой бунт – растоптать во мне любой дух противоречия. Ну погодите! Я вам еще все припомню!