Найти себя
Шрифт:
– Да какая разница?! Никто не спросит тебя о причине, когда придет известие, что ты не имеешь ни малейшего отношения к королевской семье. И что тогда будет?
– Что?
– Поверят им, а не твоим объяснениям. И после этого тебя уже никто не станет слушать, а возьмут и с треском выгонят... в лучшем случае.
– А в худшем?
– В Сибирь сошлют. Будешь там снег убирать,– проворчал я и, вспомнив графа Калиостро из телефильма «Формула любви», мстительно добавил: – Весь.
– Как весь? – растерялся тот.– Я сам видеть, на Руси его очень много.
– Во-во,– поддакнул я,– и пока не уберешь, не отпустят. И вообще, кажется, пора к царевичу, а то он уже заждался.
Но еще до визита к нему меня ожидал приятный сюрприз – оказывается, вся моя одежда исчезла. В предбаннике раздевались только мы с Квентином, то есть особо и искать негде. Я заглянул под лавки, еще раз внимательно осмотрел стены и даже бросил беглый взгляд на потолок – нету. Испарились мои штанишки с кармашками, мой кафтанчик, мои сапожки, мое...
А что здесь лежит, аккуратно сложенное, такое нарядное, с блестящими пуговками, золочеными узорами и прочими выкрутасами? Странно, если учесть, что Квентин уже полуодет, то есть это не его, а помимо нас в мыльне ни души – у массажеров-банщиков свой закуток.
Вначале даже мелькнула мысль, что, пока мы самозабвенно наслаждались в парилке, сюда каким-то образом просочился некто из царевых слуг, причем самых знатных, если только не сам Федор, но недоумение развеял Квентин.
Весело улыбнувшись, он приглашающе указал на кипу одежды и заверил:
– Твое, твое, можешь не сомневаться. То подарок от Федора Борисовича. Со мной первый раз тако же было – вышел, а вместо моей совсем иное лежит.
Я озадаченно покрутил головой, вздохнул и... принялся одеваться.
Надо признать, что человек из Постельного приказа, подбиравший для меня гардероб, имел весьма наметанный глаз. Длина штанов четко соответствовала моим ногам, кафтан – плечам, рубахи оказались в меру просторными, сафьяновые сапоги с еще более остро загнутыми вверх носами, чем у меня были, ни капельки не жали. Да и шуба, обтянутая каким-то синим материалом, тоже была новенькой, не с чужого плеча, судя по специфической кислинке, которой она отдавала.
– Совсем иное дело,– одобрил Квентин.– Вот теперь ты точно князь Феликс Мак-Альпин.
«Интересно было бы узнать, как пишется моя фамилия – слитно или через дефиску? – подумалось мне, но я сразу выкинул эти мысли из головы как несвоевременные.– Тут впереди прием у наследника русского престола, а я о всякой ерунде, не стоящей выеденного яйца».
Провожатый, терпеливо поджидавший на улице, при виде нас радостно оживился, не смущаясь, шумно высморкался в ближайший сугроб, после чего, проворчав: «Эва, яко припозднились-то, а мальцу почивать пора», приглашающим жестом указал нам на темнеющую в вечернем полумраке громаду царских палат. Оказывается, тут с банькой поступают точно так же, как в деревне, выставляя ее наособицу, метрах в пятидесяти от прочих строений.
– Не поздно мы к нему? – опасливо спросил я у Квентина.
– А нам какое дело? – беззаботно отмахнулся шотландец.– Сказано опосля мыльни прийти, значит, придем. Вон он и доведет.– И кивнул на провожатого, уверенно топавшего чуть впереди.
Шли недолго, да и в узеньких коридорчиках царских палат почти не петляли. Лесенка, ведущая на второй этаж, пара проходов, галерейка, и вот перед нами уже палаты Федора Борисовича, как высокопарно выразился все тот же провожатый.
Комнату, в которую мы зашли, судя по ее размерам, правильнее было бы назвать комнатушкой – где-то четыре на четыре метра, не больше. Оглядеться я не успел, не до того – за столом сидел улыбающийся Федор Борисович.
– Ну, зрав буди, князь Феликс.– Он встал с лавки и подошел поближе.
– И тебе поздорову, ваше высочество,– промямлил я и повинился: – Ты уж прости, не ведаю, как здесь на Руси принято обращаться к царским особам.
– Батюшке земной поклон отдают да длань целуют, а со мной можно не чинясь. К тому ж ты, почитай, с завтрашнего дня мой учитель, так что это мне надлежит тебе кланяться, княж Феликс.
– Про учительство мне неведомо. Тута яко государь завтра повелит,– проворчал забытый нами провожатый, застывший у входной двери.– Да и молод он больно для учительства. Ни власов седых, ни бороды. Срамота голимая.
– А ты ступай себе, ступай,– небрежно кивнул ему Федор.– Привел и ступай. Неча тут.
– А обратно? – усомнился провожатый.– Они же иноземцы,– последнее слово он произнес тоном, явно выражающим все его неприятие нерусских людей,– заплутают тута у нас с непривычки-то.
– Ну за дверью их пожди,– предложил царевич.– А мы тута мигом.
– Ведаю я, яко оно. Поначалу завсегда мигом, ан глядь – час, а то и два. А времечко-то – почивать пора.
– Ну иди уж! – нетерпеливо повысил голос царевич, и провожатый, не переставая ворчать себе под нос что-то осуждающее, нехотя удалился.
– То дядька [69] мой, Ванька Чемоданов. Он завсегда ворчит, и на меня тож, потому ты на него не гляди,– пояснил мне царевич и весело махнул рукой.– А что до батюшки, то он мне в этом перечить не станет – поверь, а ты мне враз полюбился, егда мы еще с тобой в возке катили. Хоша ты и млад летами, а эвон где побывал. Мне-то, поди, за всю жизнь и десятой доли того повидать не доведется,– чуточку взгрустнул он, но тут же вновь повеселел и пригласил нас с Квентином к столу, на котором небрежно валялись разные свитки.– То мне батюшка на выбор прислал к Прощеному воскресенью, дабы я по своему усмотрению выбрал тех, кого помиловать,– пояснил он, начав собирать свитки в кучу, но затем, ойкнув, бросил их и испуганно уставился на меня.– Я-ста, чаю, ты ныне и не потрапезничал вовсе, княж Феликс.
69
Приставленный для надзора или ухода слуга.
Я отмахнулся:
– То пустяки, царевич. К тому же домой вернусь, там до отвала накормят.
– Не-е, то не дело, чтоб гости из царского дворца с пустым брюхом отъезжали. Разве ж можно. Ну-ка посидите тута, а я мигом с дядькой обговорю. Время и впрямь позднее, но он чего-нибудь придумает.– И, не обращая внимания на наши с Квентином протестующие возгласы, выскочил из комнаты.
От нечего делать я взял со стола наугад один из свитков и попытался прочитать его. Кириллица давалась с превеликим трудом, но я не сдавался, подключив всю логику. Затем, плюнув, взял другой. Та же абракадабра.