Назад дороги нет
Шрифт:
Тёплый майский ветер обдувает, а я размышляю о том, что жизнь — удивительная штука, непредсказуемая. Я всегда мечтал стать военным, но однажды что-то пошло не так. В семнадцать влюбился, и всё закрутилось с такой скоростью, что не расхлебаешь. Родился Ян, и стало вдруг так необходимо зарабатывать деньги, вертеться, точно белке, чтобы выжить и не дать умереть с голоду ребёнку. В девяностых было тяжело, очень тяжело, но мы справились. Я справился. Но мать Яна однажды решила, что ей не нужен я, не нужен сын. Она ушла в поисках лёгкой
Когда стакан пустеет, достаю сигареты и закуриваю, впервые за день. Горечь табачного дыма смешивается с алкогольным послевкусием, и я сплёвываю на землю. В ясном небе кружат птицы, а солнце припекает так, что испариной кожа покрывается. Надо ехать обратно, но ноги будто свинцом налились. Вот потому и боюсь сюда приезжать — боюсь, что снова не найду в себе силы уйти. Смерть Яна — рана, которой не суждено затянуться. Она всегда будет кровоточить, причинять боль при малейшем воспоминании. Можно только попытаться изобразить из себя полноценного человека, но разрушенным изнутри ты быть не перестанешь.
На кладбище совсем пустынно, лишь где-то вдалеке бойкая старушка сметает мусор с дорогих сердцу надгробий. Слежу за ней, прищурившись, выпуская кольца табачного дыма в синее небо. Вдруг какой-то шорох привлекает моё внимание, и чья-то рука ложится на плечо. Инстинктивно дёргаюсь, а когда узнаю того, кто решил отвлечь от тягостных мыслей, замираю соляным столбом.
— Привет, Витя.
Я смотрю и не верю своим глазам.
— Жанна, — выдыхаю, а она улыбается, обворожительная, как и целую жизнь назад.
Твою мать.
— Не узнал, что ли? — смеётся, и звук этот — ржавым гвоздём в сердце.
— На память пока не жалуюсь. Да и тебя сложно не узнать, на самом деле.
Не знаю, где нахожу в себе силы вести эту чёртову почти светскую беседу.
— Приятно слышать, что в твоих глазах я всё такая же красивая.
Никогда не перестану удивляться способности Жанны слышать только то, что ей удобно. Она из тех, кто не способен измениться и снизить своё эго хотя бы на немного — всегда уверена в себе, всегда мнит себя королевой школьного бала. И вот эту эгоистичную суку я когда-то любил без памяти? И где были мои мозги?
Внутренний голос подсказывает, что в то время они надёжно спрятались за ширинкой, и да, это воистину так.
— Ты зачем пришла? — спрашиваю, чтобы повернуть разговор в нужное мне русло.
— Странный вопрос, честно признаться, — передёргивает худыми плечами и смотрит на меня всё теми же прозрачными голубыми глазами, склонив голову набок. — Всё-таки Ян такой же мой сын, как и твой.
Поднимаюсь на ноги, а Жанна напрягается, зная, что могу быть поистине страшен в гневе. Отступает назад, когда делаю шаг в её сторону. Съёживается, становясь совсем маленькой.
— Твой сын, говоришь? —
Избалованная эгоистичная сука, которую я уже даже разучился ненавидеть.
Вздрагивает, когда сжимаю пальцами её щёки, привлекая к себе. Второй рукой беру за затылок, сжимаю, а она сдавленно пищит, упираясь лицом мне в грудь.
— Ян перестал быть твоим сыном, когда ты оставила его одного в квартире и уехала с хахалем, — шепчу ей на ухо, а она от каждого слова вздрагивает. — Помнишь это? Помнишь? Отвечай!
Жанна пытается вырваться, молотит руками воздух, что-то говорит придушено, а я поднимаю её лицо, замечая панику в голубых глазах. Боится, что убью? Правильно делает.
— Витя, отпусти! — почти орёт, но я закрываю ей рот ладонью.
Никому не позволю повышать голос рядом с могилой моего сына. Даже той идиотке, между ног которой он вылез.
— Ты какого хрена припёрлась? — Нависаю над ней, прижимаюсь лбом к её, и со стороны мы, наверное, смотримся почти мило. Мне не нужен лишний шум, да и скандала здесь не потерплю. — Только учти, если скажешь, что пришла сюда ради Яна, я тебе голову откручу и лично закопаю, ты меня знаешь. Поняла?
— Сдурел, да? — шипит, когда отпускаю её, а она оправляет светлую блузку. — Я что, не имею права сюда прийти?
— Ты должна была, как минимум, не бросать его. Или потом хотя бы с праздниками его поздравлять. Или на похороны, твою мать, прийти!
Теряю терпение, чувствуя как гнев, огненной волной поднимается из самых глубин души. Слишком тяжело сдерживаться, когда она смотрит на меня, упорно не понимая, почему злюсь.
— Ты сам виноват! Во всём виноват только ты!
И почему я совсем не удивлён?
Жанна обнимает себя за плечи, а в глазах плещутся слёзы, но верить им — всё равно, что верить обещаниям депутатов. Моя бывшая жена насквозь фальшива, наиграна. Жаль, я слишком поздно это понял.
— Перестань ломать комедию! Мне твой театр ни в одном месте не нужен.
— Витя, постой! — кричит, когда уже почти вышел из ограды. Понимаю, что Жанна не просто так сюда пришла, что-то ей от меня нужно, но выяснять подробности совершенно нет никакого желания. Мы уж давно чужие друг другу люди, а проблемы посторонних людей меня не колышат. — Подожди ты!
Она догоняет меня, хватает за руку, пытается остановить. Она настойчива, всегда такой была.
— Отвали, хорошо? Вообще сгинь.
— Витя, пожалуйста, — почти плачет, а я вздыхаю. Какой-то отвратительный театр, не иначе. — Давай поговорим. Что тебе стоит? В знак общего прошлого, просто выслушай меня.