Назад в каменный век
Шрифт:
– Дыши ртом! Через вот эту штуку! Только ртом! А нос зажми! – для большей наглядности он очень нежно сжал пальчиками обе крошечные ноздри, не переставая повторять, – Ртом! Ртом дыши! Как будто у тебя – насморк!
Через полминуты, показавшиеся ему вечностью, малышка наконец поняла, чего от неё хотят. И задышала через прибор. Нормально задышала. И больше не плакала, а только подшмыгивала, уже ничего не пытаясь сказать.
Ф-фу…
Колин за это время успел пропотеть так, словно разгрузил вагон двадцатикилограммовых мешков с цементом.
Да и слава Богу!
Так. Ну вот, можно теперь и подумать, что делать дальше – спросонья он всё-таки не слишком хорошо соображал. В голове была – только жизнь сестры.
Хорошенько вдохнув несколько раз, он снова вынул загубник:
– Сарочка! Нам нужен свет. А фонарик остался в моём рюкзаке. В моей комнате. – ему пришлось опять продышаться, прежде, чем смог продолжить, – Ты сможешь полежать тут одна, пока я схожу?
Начался новый виток воплей и неразборчивых слов, (Заглушённых!) и верчения-вырывания. Из рук. Но Колин уже сообразил: малышке просто очень страшно в темноте, да ещё со странной штуковиной во рту! Он подышал ещё, одной рукой продолжая удерживать носик Сарочки. Сказал как можно мягче и спокойней (Хотя вот чего ему самому как раз не хватало – так этого самого спокойствия!):
– Хорошо-хорошо. Пойдём вместе. Но! Ни в коем случае не дыши носом! И не разговаривай! Сейчас тут, в комнате, очень… э-э… душный воздух! Плохой! Им дышать нельзя! А то… э-э… будет ва-ва! Очень сильная ва-ва! Будет болеть животик, и головка! Ты поняла? Если поняла, перестань крутиться, и кивни!
Через несколько секунд девочка, теперь рыдавшая, действительно кивнула: Колин осторожно отпустил её ноздри, напомнив:
– Сара! Пожалуйста, не дыши носом! А то – ва-ва!
Наконец она перестала рыдать сквозь загубник, и что-то сказала. Колин мог только догадываться:
– Прости, идти придётся на ощупь. Света нет, поэтому и темно. Но мы сейчас встанем, и пойдём в мою комнату. Там я достану фонарик!
Путь до соседней комнаты занял минуты две – не меньше. Потому что в большой комнате, куда выходили двери обеих детских, на полу в совершенно неположенном месте обнаружился и перевёрнутый стул, и разбросанная одежда. Колин, осторожно, бочком идущий впереди, отодвигал все препятствия в сторону, чтоб малышка, которую он вёл за руку, не спотыкалась и не падала. Нести её, как обычно, на руках, он не рискнул – спотыкнёшься – точно грохнешься! Ребёнок испугается, или – ещё хуже! – ударится! А им сейчас нельзя получать никаких травм! Как и выпускать из губ загубники! Потому что – Колин это понял кристально ясно! – никакие врачи им уже не помогут.
Потому что нет, скорее всего, в живых этих самых врачей.
В его комнате Колин уже куда уверенней двинулся к стенному шкафу. Вот. Именно на эту полку, за этой дверцей, он и положил свой рюкзачок…
Не думая тогда, что ему понадобится хоть что-то из его содержимого: ведь им дали и полотенца, и мыло, и даже зубные щётки. Вот разве что кроссовки. Но это – позже.
Пока же он открыл клапан, держащийся на липучках, и сунул руку внутрь – второй рукой всё ещё держал Сарочку за предплечье. К счастью, девочка теперь вела себя смирно, и только шмыгала носом: или поняла, что ситуация у них «внештатная», или просто – испугалась до состояния ступора… Да и ладно. Он и сам напуган до такой степени, что зубы стучат, и тело покрылось липким холодным потом.
– Сарочка! Прошу тебя! Не шмыгай! А то вдохнёшь, чего не надо – и будет ва-ва.
Она действительно перестала шмыгать, и, хоть Колин и не видел этого, похоже, свободной рукой зажала свои ноздри.
Фонарик нащупался, понятное дело – на самом дне! Закон подлости. Но главное – нащупался! Колин поспешил включить его прямо в рюкзаке!
Какое счастье!!!
Свет, идущий словно из волшебной шкатулки, сразу вызвал у Колина вздох облегчения. Он вынул руку с фонарём из недр рюкзака. Направил столб голубоватого светодиодного света в потолок. Сарочка что-то пробурчала, дёрнув его за руку.
Колин поспешил снова вдохнуть, и вынуть дыхательное устройство:
– Сарочка! Ни в коем случае не вынимай изо рта загубник! И дыши только ртом – через прибор! Иначе – отра… э-э… Будет очень сильная ва-ва! Ты же мне веришь?!
Сарочка, теперь отлично видимая в неярких, но казавшихся ослепляющими после кромешной тьмы, лучах, чуть заметно кивнула. Свет отражался от двух мокрых блестящих дорожек на её лице, начинавшихся у глаз. Сами глаза блестели так, что было непонятно, видит ли заплаканная сестра хоть что-нибудь.
Колина снова резануло по сердцу. Но он подышал ещё, и сказал:
– Я попробую посмотреть, что там делают мама с папой, а ты… Лучше пока посиди здесь. Я даже оставлю тебе фонарь! – он положил его на постель.
Сарочка опять захныкала, дёрнулась было за ним, и попыталась вынуть загубник. Но Колин проявил твёрдость:
– Нет! Быстро вставь обратно!!! Не разговаривай! Сиди здесь! А то я скажу маме, что ты меня не слушаешься! Мама накажет!
Как ни странно, но это сработало – как, впрочем, и во всех прочих случаях упоминания, что ма накажет непослушную девочку. Вот уж сумела их родительница внушить к себе «уважение»! Ну, или страх. Даже трёхлетний ребёнок соображает!
Что любимую мамочку лучше не злить.
Колин вышел в зал. На пороге оглянулся на сестру. Для придания солидности своим напутствиям показал ей поднятый кверху указательный палец:
– Никуда не ходи! Сиди на постели! Прибор изо рта не вынимай! Не бойся: ты же будешь меня слышать, как я хожу! А я буду здесь, в соседней комнате! – после чего всунул уже порядком обслюнявленный загубник снова в рот. Голова жутко кружилась, и во рту появился отвратительный медный привкус, но Колин знал, что нужно всё равно посмотреть: вдруг па успел принести приборы и им с ма.
Но для того, чтоб заняться этим, ему тоже нужен свет!
Конец ознакомительного фрагмента.