Назад в СССР: Демон бокса 3
Шрифт:
— Сначала завтрак. Мне что-нибудь лёгкое. Например, жареного бегемота. Целиком.
На бегемота времени не хватило. В итоге мы уселись в такси, а они в восьмидесятых годах в США большие и просторные, длина метров шесть, сзади — не сиденье, а диван-кровать, куда я и сгрузился с пакетом гамбургеров, килограммом жареной картошки, холодной пиццей, мясными пирогами и двумя литрами колы, просто праздник какой-то для продавцов омерзительного фастфуда.
Ольга сидела впереди, Маша устроилась рядом и с порицанием смотрела на праздник живота, её-то ругали за попытки
— Только не вздумай упрекать папочку, что жрёт ерунду. Вы сами с Ольгой виноваты — не разбудили меня вовремя, не дали поесть нормальной горячей пищи в отеле.
Она отвернулась, надув губки. Прекрасно понимает, что папа переводит стрелки с одной больной головы на другую больную.
На регистрации в аэропорту Ольга, стоявшая за мной, шепнула:
— У тебя татуха дракона посветлела! Совсем белесая. Что с тобой?
Обернулся и зашептал в ответ. Скорее всего, кроме Машки тут больше никто не понимает русский, но лучше не орать интимные подробности на весь аэровокзал.
— Крайнее истощение из-за попытки неумелого врачевания. У Джей — СПИД. Я не для того спасал её с другими пассажирами, чтоб так глупо умерла.
— Сама виновата. Или от мужа подцепила? — не унималась Ольга, вызывая у меня приступ раздражения.
— Изнасиловали. При мне. Ты довольна? Будь добра, не лезь с расспросами на эту тему.
Она заткнулась и уделяла внимание лишь Машке. Я обратил внимание, что доча где возможно начала вставлять английские слова, подцепленные во время бесконтрольного общения с другими девочками. Разумеется, «факинг щит» выучила в первую очередь. Такие они, американские дети. И у меня теперь с каждым днём всё более американский ребёнок. Вика даже не подозревает, до чего не хотелось уматывать из СССР и как порой тянет обратно, при всех многочисленных минусах пребывания там.
Еврейский анекдот: «Там хорошо, где нас нет. — Правильно! Там хорошо, где евреев нет». На самом деле, концентрация евреев — индикатор качества жизни, где попало они не селятся, не дураки же.
Борт был полупустой. Я почти сразу задремал, осоловелый от гамбургеров, проснулся, когда стюардесса катила контейнер с обедом. Машка поклевала свою порцию, скормила мне остатки и отправилась шастать по салону — знакомиться с другими детьми.
Думал было перебраться к окну, на её место, и снова давить на массу, но Ольга взяла меня в оборот.
— Про Джей больше ни слова, раз ты запретил. Но количество странного зашкаливает. Вчерашнее вообще… Особенно если она выздоровеет. Валера, ты вообще — кто?
— В смысле? Паспорт показать?
— Паспорт твой я на погранконтроле видела. Он у тебя наверняка в порядке. Но ты сам не такой как обычные люди.
— Трави. В чём я не такой. И почему Вика не озаботилась моей «инаковостью»? С ней мы провели куда больше времени вместе.
Она махнула рукой.
— Пока сестру всё устраивало, ей было пофиг. Главное — результат, а ты результат обеспечивал. Когда отрезала тебя как гангренозную конечность, стало тем более пофиг.
— А тебе не всё равно?
— Нет. Я узнавала: в мире нет ни одного боксёра, кто провёл бы больше сотни боёв и во всех победил.
— Да, я — лучший.
— Ты в восемнадцать лет добился всего, о чём не может и мечтать девяносто девять процентов советских даже к концу жизни. Никогда и ничем не болел. Наверняка получал травмы, но они моментально залечивались. Вика говорила, ты из Ташкента прилетел с кривым от побоев лицом! Потом разгладил его, причём сам, без врачей, за считанные дни. Я не удивилась, почему у тебя исчез след от укола. У тебя уникальная память. К моменту нашей первой встречи знал английский в тысячу раз лучше, чем мы с Викой сейчас, отучившиеся пять лет в инязе! Может, и другие знаешь?
— Французский, немецкий и испанский свободно, а также латынь. Знал немного арамейский, но забыл — давно не пользовался. А что, нельзя?
Она едва не задохнулась от возмущения, сама-то зубрила языки в режиме «турбо», с довольно средним успехом, а тут…
— Наконец, ты предсказываешь будущее! Про Чернобыль… Это просто фантастика!
— Не кричи. Ты перекрываешь шум моторов. Иначе мне придётся убить соседей спереди и сзади, чтоб не узнали мою страшную тайну.
По глазам было видно — она не понимает, стоит ли воспринимать всерьёз последнюю угрозу.
— А меня — убьёшь?
— Зачем? Сам тебе всё расскажу, если интересно. Но это долго, да и спать хочу, не восстановился. А у меня меньше двух недель до боя с Синклером. Вдруг сглазила, и Синклер прервёт беспроигрышную серию?
— Иногда мне кажется, что я тебя люблю. Но в данную секунду выбросила бы тебя из самолёта без парашюта.
— Разобьюсь. Душа бессмертна, а бренное тело — нет. Если его расплющит при падении с тридцати тысяч футов, это не то, что срастить сломанные кости лицевой части. Хочешь подробностей? В Ташкенте мне устроили бой без правил, очень выгодный денежно. Бугай вдвое больше меня весом навалился, прижал к ковру и проломил мне нос и лоб ударом своей башки. Кости вошли в мозг.
— Не может быть!
— Может. Клянусь, я правду говорю: очень выгодный. Мы с Кимом сделали ставки на меня, подняли больше двух миллионов рублей, через Грузию провернули ченч на доллары. С этих денег оплачен переезд в США и внесён аванс за дом в Санта-Монике, остальное выплачиваю частями.
— Да причём тут доллары?! Я спрашиваю, как ты мог выжить — с проломленным черепом?
— Дорогая, не всё сразу, потому что долго. Вот, кусочек приоткрыл. Остальное позже. Отдыхай… А, одно условие есть.
— Никому не рассказывать?
— Да хоть всем, кто поверит? Не хочешь в психушку — молчи. Условие другое. С выхода из самолёта переключаемся на английский. Тебя отлично в Балтиморе пробило, перестала стесняться. Запас слов нормальный, хоть старомодный. Но практики нет. И произношение в духе колхоза «Ленинский путь к коммунизму». Чтобы править ошибки, я должен слышать твой английский. И Машка пусть втягивается. Спокойной ночи.
— То есть ты проиграл один бой.
Я открыл один глаз, второй уже спал.