Назад в СССР: демон бокса
Шрифт:
Правда, надо бы учесть одно «но». Я не умею бить апперкоты.
— Пошли на ринг? — осклабился Владимир.
Он был без шлема и капы.
— Отвянь. Прикинь, мы — на бульваре Луначарского. Двести метров до Якуба Коласа. Темнеет, ментов не позвать. Ты — один, — я подошёл вплотную и продолжил. — Эй, пацанчик! Проход платный. Дай закурить. И гони мелочь из карманов.
Среди борцов и боксёров прошелестели смешки. Спектакль им нравился.
— Пшёл ты…
— Так ты ещё и борзый, пацанчик?
Я дождался, пока он поднимет руки к физиономии и займёт боксёрскую стойку, затем
Конечно, удар босиком не столь сокрушителен как ботинком, тогда бы его нога распухла как футбольный мяч, обеспечив освобождение от треней до конца смены.
— Ты — покойник!
Он шагнул ко мне, хромая, и нарвался на подсечку в падении. Борцы избегают её, сильно наклонившись вперёд, тогда любой приём в ноги противника затруднён. Боксёр лишь опустил голову. Если захватить его руку, то, возможно, я бы смог вывернуть её на болевой после подсечки. Но — не рисковал, силы ещё не те, детские совсем.
Володя не упал, но на миг потерял равновесие, взмахнув клешнями. Мне хватило, чтоб с ловкостью гимнаста выпрямиться у него за спиной и вогнать прямой в правую почку.
У пацана сбилось дыхание. Он сдавленно захрипел.
— Нечестно! — выкрикнул кто-то из боксёров. — Не по правилам!
— Вечером на бульваре Луначарского одно правило — выжить. Там нет шлемов, перчаток, кап. Зато встречаются ножи, заточки, кастеты.
Внутри себя ржал. На самом деле, окрестности площади Якуба Коласа — сравнительно спокойное место. Не сравнить с Грушевкой, Комарами (они недалеко) или Ангаркой, та вообще на краю города. Мелкие хулиганские выходки тинэйджеров по вытрясанию мелочи погоды не делают, а нападение двух кавказцев на маму — что-то вообще немыслимое, наверно, залётные психи какие-то. Я же расписал наш милый уголок почище Гарлема или Бронкса.
Володя, надо отдать должное, сумел собраться и даже как-то восстановить дыхание. Бросился вперёд, нанося прямые с двух рук, сильные, но настолько предсказуемо, что даже медведь коала успел бы уклониться. Я — тем более. Выбросил левую ногу вперёд мимо корпуса противника и жестоко лягнул его пяткой в левую почку, сам ушёл перекатом.
— Стоп! — крикнул Коган. — Володя, отойди в сторону и отдышись. Пойдёшь на толчок — пописай в баночку. Смотри, нет ли у тебя крови в моче. А тебя, малец, с удовольствием взяло бы Гестапо. Бьёшь безжалостно. Но Гестапо больше нет. Поэтому у нас делать тебе нечего. Дуй к своим гимнастам.
— А с нами попробуешь? — задорно спросил самбист с подбитым глазом.
— Ну уж нет. Вы умеете работать ногами. Поймаешь меня за штаны и выбьешь мной ковёр. Мне это надо?
В общем, бенефис прошёл удачно, если не считать, что, публично унизив боксёрское сословие, я нажил себе две дюжины недоброжелателей. Тот самбист протянул мне пятерню и представился Женей, пригласил — заходи. А потом меня оттянул в сторону их тренер. Я его тоже видел в институте физкультуры, но не заострял внимания, неприметный такой чернявый мужчина с азиатским прищуром глаз. Роста не более метра шестьдесят пять,
— Мальчик, послушай. Откуда ты знаешь карате?
— Слово такое слышал, а что?
— Ты ударил беднягу нижним ёко-гэри в голень. Чуть выше — тот бы остался без колена.
— Я же не из Гестапо…
— Пробил цуки в почку. Допустим, прямые удары рукой — не редкость. Но вот уширо-маваши-гери во вторую почку, а с твоей растяжкой гимнаста мог и в голову ему засадить, хоть тот выше ростом, это вообще…
— Спасибо за доброе слово, сэнсэй. Только карате — это большой комплекс. Я знаю несколько ударов, пригодных на улице. Ногами бью только до уровня пояса, иначе штаны порву. Стойки, блоки, связки… Простите, нет.
— А эти удары — откуда?!
— Дядя в разведке служил. Пацаны на улице кое-что показали. Отработал, для улицы хватит. Если на неподготовленного нарвусь, типа того Володи, уложу на асфальт или в больничку. Ну а в целом, сами подумайте, какой из меня боец в неполных девять лет?
Азиат рассмеялся.
— Хорошо, что понимаешь своё место. И кураж у тебя есть. Вот только мелочь трясти — нехорошо.
— Таки я вас умоляю! — я «включил еврея». — Клянусь, ни копейки не вытряс. Просто среда у нас такая. Социальное окружение. Мне хватает мелочи на карман, потому что сдаю мамины бутылки из-под молока и кефира. И папины коньячные, но он мало пьёт.
— «Социальное окружение», надо же, — он продолжал веселиться. — Парень, тебе правда исполнится девять, а не двадцать девять?
Больше двух тысяч, а что с того? Я в теле девятилетки. Признаю, неосмотрительно бросаюсь «взрослыми» и «умными» словами, мне минус в карму.
— Пригласить вас на день рождения? Приходите.
— Лучше ты к нам. Кто твой тренер?
— Александр Николаевич.
— Ну, с ним о чём хочешь договорюсь. А в Минске?
— Кошкина.
— Ой, бл… Ничего. Если твои родители напишут заявление на перевод, она не помешает. Только каверзы будет строить.
— Понятно. Как вас зовут?
— Ким.
— А по-отчеству?
— Просто «папа Ким». Так принято. Ну, беги к гимнастам. Тренеру привет от меня.
Новоявленному папе я не сказал, что стремлюсь как раз к боксёрам. Будем считать, что шаг к самбистам из травоядных гимнастов чуть приблизит к цели.
— Где ты пропадал? — Александр Михайлович «включил строгость», хоть у него это получалось не очень. Он был прав, младшая мужская группа как раз пыхтела на параллельных брусьях, моём далеко не лучшем снаряде.
— Так… к самбистам в гости ходил. Вам, кстати, привет от папы Кима.
Тренер, намеревавшийся идти к старшим, остановился, словно неожиданно натолкнулся на прозрачный и очень твёрдый барьер.
— От Кима? Бьюсь об заклад, ты что-то там натворил. Повздорил с борцами?
Слух о моём кумите с битым Володей наверняка вскоре облетит лагерь. Таиться бессмысленно.
— С боксёром.
— Ты в своём уме? — это уже вмешался Игнат.
— Теперь поздно жалеть, — я печально развёл руками. — Ничего особого не произошло. Ну, пописает бедняжка денёк-другой кровью, пройдёт. Я же не изверг, чтоб пацана калечить.