Назад в юность. Дилогия
Шрифт:
* * *
Сидя у окна рейсового автобуса, я вглядывался в дождливое серое утро, подъезжая к пригородам Энска. В памяти вставали картины прошедшего бурного лета. Июнь и июль слились в один поток зубрежки.
Я учил школьные предметы так, как никогда не учил ни в этой жизни, ни в прошлой. Конечно, я знал много, гораздо больше, чем мои одноклассники, да и наши учителя. Но школьные-то знания давно остались на задних полках моей памяти, поэтому приходилось тщательно изучать все снова. С моей практикой
И вот наступил знаменательный день. Исаак Наумович все-таки выбил мне разрешение на сдачу экзаменов экстерном. Не знаю, чего это ему стоило, но он свое обещание выполнил.
Для одноклассников известие о том, что я буду сдавать экзамены экстерном за десятый класс, стало настоящим шоком. Парни, показывая на меня, частенько крутили пальцем у виска, дескать, совсем с катушек Андреев съехал. А Аня устроила настоящую истерику, назвала меня предателем, сказала, что я ее только дразнил эти два месяца, а теперь оставляю одну.
Тем не менее время шло. В июне я попросил в больнице оставить мне два-три дежурства из-за напряженного графика в школе. Ночью во время последнего дежурства в комнату снова пришла Таня. Она всю ночь не давала мне уснуть, шептала:
– Пожалуйста, люби меня, мой мальчик, – и плакала.
А утром я случайно услышал разговор двух наших санитарок. Пелагея Игнатьевна тихо говорила своей сменщице:
– Танька-то Федорова совсем с ума сошла, второй раз дежурствами меняется. Я в первый раз в толк не взяла, а сейчас поняла – она из-за Дашкиного сынка. Это ж надо, с дитем связалась.
Ее собеседница так же тихо отвечала ей:
– Ты что же, Пелагея, совсем ничего не знаешь? У Таньки же в прошлом году жених погиб, он ее каждый день с цветами встречал, уже и к свадьбе готовились. Я когда этого Сережку-то увидела, чуть не ахнула. Ведь они почти как братья-близнецы, только этот помоложе.
– Ой, бедная, и как же она теперь будет, – дрогнувшим голосом сказала Пелагея Игнатьевна и заплакала.
Увы, по-видимому, когда снова приходишь в этот мир, поневоле делаешь и новые ошибки. Мне тоже до слез было жалко эту умную красивую девушку, и я надеялся, что она сможет, как и большинство из нас, пережить свою потерю и начать все сначала.
Когда я пришел домой, мама почему-то еще не ушла на работу. Ее глаза были красными, как будто она только что вытирала слезы.
– Сергей, – сказала она, – нам нужно серьезно поговорить.
– Хорошо, мама, давай поговорим.
– Сергей, какие отношения у тебя с Таней?
– С какой Таней?
– Не строй из себя дурака, ты прекрасно знаешь с какой.
– Мама, у меня с ней нормальные отношения.
– Сережа, с сегодняшнего дня ты в больнице не работаешь. Не дури девушке голову, она только начала приходить в себя, мы ее полгода таблетками отпаивали. А тут ты. Я-то, дура, и не сообразила, что ты на этого Игоря как две капли воды похож, даже голосом. – И она снова заплакала.
– Мамочка, ну не плачь, пожалуйста. Ты ведь знаешь, что у меня последнее
– Ну смотри у меня, чтобы в больницу ни ногой. Понял?
– Хорошо, мама, я все понял, в больницу ни ногой.
Две недели экзаменов слились в один длинный день. Я даже не мог остановиться и подумать о чем-то постороннем. Пару раз мне вообще пришлось сдавать по два экзамена в день. Несмотря на свою явную благожелательность, учителя, однако, спрашивали меня намного серьезнее, чем десятиклассников: те изумленно поднимали брови, когда слышали их дополнительные вопросы к билету, на который я отвечал.
Тем не менее все экзамены я сдал, и практически все на пятерки. Теперь у меня впереди маячила моя альма-матер из первой жизни – Военно-медицинская академия.
* * *
В июле я поехал в Ленинград. Отправляя меня, мама сто раз повторила, где и как себя вести. Я обещал тщательно следовать ее наставлениям и советам. Когда я с небольшим фибровым чемоданчиком выходил из квартиры, бабушка заплакала и несколько раз перекрестила меня.
Зайдя в вагон, я почувствовал себя словно дома. За свою жизнь я столько поездил по Союзу, что воспринимал вагон как что-то родное.
Со мной в купе ехали две пожилые женщины, которых моя мама тут же попросила присмотреть за мной до приезда в Ленинград, где эстафету примет моя тетка. Старушки свое обещание выполнили на сто процентов, и у меня не было никакого шанса выйти куда-нибудь без вопроса «Сережа, ты куда?».
Слава богу, эта поездка длилась всего лишь ночь. Если бы дольше, то, возможно, даже моего терпения могло не хватить на этих добровольных охранительниц.
Солнечным июльским утром на перроне Московского вокзала меня встречала тетя Нина, сестра отца. Она почти вытащила меня из дверей вагона и начала тормошить:
– Сережа, да я тебя еле узнала! Как ты вырос, уже выше меня на голову, а я помню, еще недавно играл в лошадок.
Тетка вежливо поздоровалась с моими попутчицами, поблагодарила их за присмотр, и мы на трамвае поехали домой. Я стоял и держался за ручку, прикрепленную ремнем к потолку, и вспоминал, как я раньше любил качаться на таких «качелях» во времена прежних поездок с родителями. Тетка жила в обычной коммунальной квартире на 4-й линии Васильевского острова, тогда еще тихом и спокойном районе Ленинграда.
Когда мы зашли в дом и начали снимать обувь, в длинном темном коридоре одна из дверей распахнулась и оттуда вышла простоволосая девушка в комбинашке, через которую просвечивали крупные ареолы сосков и темный треугольник лобка.
– О, какой мальчик симпатичный к нам приехал! Тебя как зовут?
– Лизка! Курва! – закричала моя тетка. – Сгинь с моих глаз! Сколько раз я тебе говорила – не выходи нагишом! Вывалила все титьки наружу, бесстыжая! Уйди, не смущай парня.
Девушка, подмигнув мне, ушла к себе в комнату, а тетка, продолжая ворчать, повела меня на кухню перекусить после дороги.