Назад в юность
Шрифт:
Прошло уже почти пять минут с того момента, как Евгения Ивановна находилась в состоянии клинической смерти. Я уже думал, что все это бесполезно, как чаще всего и бывает в таких ситуациях, как вдруг, разогнувшись после серии вдохов, положил руку ей на шею и ощутил легкий толчок под пальцами. Потом еще раз – и Евгения Ивановна шумно вздохнула. Народ за моей спиной ахнул. После паузы, показавшейся мне вечностью, женщина вздохнула во второй раз и повернула голову. Ее зрачки, еще несколько секунд назад полностью расширенные, быстро сужались, и спустя некоторое время она попыталась что-то сказать, хотя говорить не очень-то получалось. Я попросил пассажиров вызвать проводницу из соседнего
Я с помощью мужчин переложил Евгению Ивановну на сиденье. Она уже почти пришла в себя и шепотом спрашивала:
– Что случилось? Я ничего не помню.
Она по-прежнему жаловалась на боли в груди.
А у меня для оказания медицинской помощи ничего не было, кроме нашатырного спирта. Тут к нам через толпу любопытных пробилась врач, которая достала из сумочки пузырек с таблетками нитроглицерина и дала одну нашей больной под язык. Лучше ей, правда, от этого не стало, но через полчаса мы уже были у перрона Московского вокзала. Бригада «скорой» быстро забрала больную и увезла в стационар.
Так как, кроме меня, иных свидетелей клинической смерти Евгении Ивановны в бригаде не было, то моя возня с ней особого внимания не привлекла. Только бригадир, давняя подруга Евгении Ивановны, высказала мне свою благодарность за своевременную помощь и вызов «скорой». До них даже не дошло, что Евгения Ивановна находилась в клинической смерти и только моя помощь спасла ей жизнь. Зато врач, которая дала нитроглицерин, просидела до Ленинграда рядом со мной, наблюдая за больной и одновременно расспрашивая меня, откуда я такой взялся. Мы поговорили полчаса до прибытия поезда на вокзал. Женщина оказалась заведующей одной из подстанций «скорой помощи» в Ленинграде, и когда мы прощались, она написала мне номер телефона и свои данные, сказав при этом:
– Не знаю, буду ли я еще работать на этом месте через пять лет, но если буду, то можешь смело обращаться ко мне, место для тебя всегда найдется.
На следующий день я пришел в депо, и Амелин обрадовал меня новостью, что руководство местного отделения Октябрьской железной дороги нами довольно и обратилось в университет с просьбой продлить нашу работу еще на сентябрь. А наш ректор, учитывая, что занятия все равно начинаются только в октябре, спокойно на это согласился. Кроме того, у нас теперь будут рейсы на юг, в большинстве своем в Новороссийск, откуда мы станем вывозить детей, находящихся на отдыхе на побережье, и доставлять их по всему северо-западу, в основном в Мурманск.
Я, уже приготовившийся к месяцу безделья, расстроился, но делать нечего, придется работать.
После коротких рейсов, которые у меня были до этого, рейсы до Новороссийска показались намного интереснее. Наш состав на юг шел пустой, ревизоры нас практически не проверяли. Наши кадровые проводники, а за ними и мы, сажали безбилетников сколько могли. В Новороссийске мы успевали немного позагорать и поплавать в море. Зато обратно, когда все вагоны были заполнены детьми, эти трое суток до Мурманска казались бесконечными.
Однажды был такой случай. Мы только проехали «Волховстрой», я прилег после своего дежурства, а Амелин начал работу. Тут двери служебки распахнулись, и улыбающийся Вова пропустил в купе двух молоденьких проводниц, при этом пояснив, что девушки тоже приехали из рейса, сейчас направляются домой и он пригласил их к нам. Девушки были довольны и веселы. Они приехали из Симферополя и везли домой подарки: крымские яблоки и массандровское вино. Бутылка вина сразу оказалась у нас на столе, а купе заполнилось ароматом яблок. Мы сидели втроем, иногда к нам заходил Амелин и, пригубив винца,
Все когда-нибудь заканчивается, закончился и наш сезон. Вагонное депо было довольно нашей работой и расщедрилось нам с Амелиным на почетные грамоты. Начальник вагонного депо сообщил, что если мы раздумаем учиться на врачей, то проводниками он нас точно примет. Я представил отчет о работе в комитет ВЛКСМ университета. Там немного попридирались по поводу отсутствия стенгазет, политинформаций, боевых листков и всякой другой ерунды. Я же упирал на специфику работы, дескать, мы были разобщены, работали в разное время, поэтому такая работа проводилась по минимуму. Но благодарственное письмо от начальника отделения железной дороги все эти недочеты компенсировало.
До учебы оставалась неделя, и я решил съездить на рыбалку за хариусом в верховья реки, протекавшей в нашем городе. Был погожий сентябрьский денек. Настроение соответствовало погоде. Выйдя на берег речки, я быстро собрал удилище и, подвязав самодельную мушку, закинул ее в течение. Однако мушки в реке не оказалось. Подняв глаза вверх, я обнаружил, что мушка сидит в ветке березы над самой водой. Мне было жалко уловистую снасть, и я решил отрубить эту ветку, сняв все целым и невредимым. Придержав ветку левой рукой, я стукнул топором. Тот соскочил по влажному стволу и, как показалось, не больно ударил меня по указательному пальцу. Я еще раз стукнул по ветке и отрубил ее. Когда я попытался схватить ее левой рукой, мне не удалось это сделать из-за боли. Я посмотрел на левую кисть и обнаружил, что почти половины первой фаланги указательного пальца нет, а из раны на траву капает кровь. Все последствия такой травмы сразу до меня не дошли. Я был занят остановкой кровотечения и перевязкой. Хорошо, что после случая с Лешкой у меня в рюкзаке всегда лежали пара бинтов в упаковке, йод и кое-что из таблеток.
Уже особо не стараясь, я разобрал удочку, закрыл рюкзак и поплелся назад на дорогу. Автобус, который меня привез, должен был пройти обратно через полчаса.
Я сидел на остановке, и в моей душе нарастала паника. Я прожил первую жизнь, работая хирургом. Я не знал и не искал другой работы и в этой жизни. Но что делать теперь?
Наверное, работать хирургом можно и с таким недостатком, но очень тонких операций мне уже не провести.
Неожиданно рядом остановилась грузовая машина. Водитель, увидев меня с перевязанной рукой и промокшей от крови повязкой, предложил довезти до больницы.
Когда я зашел в знакомый приемный покой, вокруг собрались все присутствующие. Вскоре пришел наш травматолог Сергей Николаевич. Увидев, что у меня за травма, он начал поливать меня нецензурными выражениями, самым цивильным из которых было «козел безрукий». Все знали, что я хотел стать хирургом, и поэтому переживали за меня.
Осмотрев рану, Сергей Николаевич присвистнул:
– Однако ловко ты палец срубил! И как прикажешь зашивать? Кожи-то негде взять. Есть два варианта: или пластика, или укорачиваем кость еще на полсантиметра и зашиваем. Тогда кожи хватит, хотя придется немного тянуть.