Наживка для крокодила
Шрифт:
Моя шаблонная фраза за эти дни. И стандартный ответ:
– Состояние стабильное. Изменений нет.
Услышу ли я когда-нибудь Лешкин смех? Я опять побрел на кухню. «Арарат» вернулся в холодильник, несмотря на мое желание перевернуть бутылку вверх дном и влить в себя все до капли. Но на завтрашний день прогнозировались неприятности, возможно, связанные с перестрелкой. А применение табельного оружия при наличии остаточных признаков алкогольного опьянения, именуемого в народе «похмельем», однозначно поставило бы меня в положение виновного. Это как при ДТП. Когда на красный свет светофора тебе влетает в бок «КамАЗ», а ты при
Я ходил по квартире, как сомнамбула. Телевизор не смотрелся, магнитофон не слушался, коньяк не пился. Напряг какой-то, извините…
Однако «макаров» я вернул в кобуру уже через пять минут. Телефонный звонок застал меня в тот момент, когда я углубленно изучал журнал для вязания.
– Андрей, срочно приезжай!.. Приезжай быстрее, ради бога!
Если выдержанный Иван выражается такими фразами, значит, произошло нечто.
– Андрей, пожалуйста, выезжай! Бери такси, я оплачу у дома! Только быстрее!..
Это тот самый случай, когда клин нужно вышибать клином.
– Ну-ка сопли подбери! Я уже надеваю носки! Что случилось?
Случилось страшное.
– Милицию вызывал? – прижимая в груди Ванькину голову, спросил я.
– Нет еще…
Отец Вани лежал в гостиной своей огромной шестикомнатной квартиры. Пиджак председателя правления банка был прострелен в двух местах. Его единственный правый глаз спрашивал меня: «Как такое могло случиться?» Левый глаз являлся входным отверстием пули калибра 7,62. Нужно было быть дураком, чтобы этого не понять. На полу лежали три гильзы от «ТТ». Опять «ТТ»…
– Звони, Ваня… – я протянул ему трубку радиотелефона. – Звони, родной…
Тех, кто приехал, я не знал. Не приходилось сталкиваться по совместной работе. Молча зашли, закурили, пропустили вперед эксперта. Так же молча повздыхали, после чего пожилой оперативник подошел к телефону и вызвал следователя прокуратуры. Это убийство. Ответственность прокуратуры. Все правильно.
– Я возьму тебя в понятые, – заявил мне прокурорский следок.
– Не возьмешь, братан, – возразил я. – Я – мент.
Черт побери. Всего одна рюмка «Арарата», а запаху, как от литра.
Расследование каждого преступления начинается с двух вопросов.
– Кто обнаружил труп?
Труп… Мог бы и помягче спросить. Ванька и без того в шоке.
– Я…
– Во сколько?
Этим вопросом, как правило, и заканчивается расследование «темняка». Пока судмедэксперт ворочал тело председателя правления банка, я увел Ивана на кухню. Там располагался штаб: опер моих лет, участковый да кинолог с собачкой. Последнего привезли немного «не в тему», просто предыдущей заявкой у ребят была кража из частного дома. Похоже, пытались брать след. Судя по настроению владельца собаки – не взяли.
– Лизка, – представил мне псину общительный хозяин. – Любит сыр и «кириешки».
Кто же их не любит? Посадив ватное тело Ваньки на стул, я распахнул дверцу холодильника. Мне бы такой холодильник… В смысле – в Настину квартиру.
– А лобстеров она у тебя любит?
По замешательству собаковеда я понял, что он не знает ответа на этот вопрос. Однако Лизка своим поведением разрушила все сомнения. Она тут же засунула морду в холодильник и обиженно посмотрела на меня. Словно хотела сказать: «Мужик, если это твой холодильник, то почему я такая голодная?» Брать у меня с руки она наотрез отказалась. Воспитание. Красный лобстер захрустел у нее на зубах лишь после того, как хозяин сказал:
– Можно.
– Ваня, – я продолжал любоваться содержимым холодильника, – у вас всегда такой набор? «Киндзмараули» в глиняной бутылке, «Хеннеси», лобстеры?
– Мама должна послезавтра приехать…
– Но, Ваня, если «Киндзмараули» оправдать можно, то лобстеры… Их ведь заказывают. К моменту. Лобстеры к месту были бы послезавтра?
Жестокий я человек. Во мне живет профессионал. В самом плохом смысле этого слова. На Ваньку жалко было смотреть, а не то что ждать ответов на вопросы. Сколько раз я мучил так людей, находя убийц их близких? Только за этот год – раз тридцать, не меньше. Соврал Обрезанов на комиссии. Двенадцать дел я бы раскрыл, не вставая с Настиного дивана.
Опер отозвал меня в сторону:
– Пойдем перекурим…
Лизка посмотрела на меня обиженно. В этой квартире я – единственный, кто без спроса может открывать холодильник.
На площадке я угостил его сигаретой.
– Я вижу, ты в курсе событий. Поделишься?
Опер оказался милейшим парнем. Он работал по одной линии со мной. Так называемая «линия тяжких». Его дежурство по отделу совпало по времени с убийством отца Ивана. О его цепкости и ловкости можно было судить уже по первому вопросу:
– Ты знаешь бабу, которую он ждал?
Делиться или нет? Опасно. Уведут «дело» из-под носа…
– Конечно, не знаю. Кстати, нужно Ваню расспросить, что из квартиры исчезло. Это тоже версия. Бабу он мог, конечно, ждать, но, возможно, кто-то успел быстрее бабы.
Моя версия оказалась ничтожной. Из квартиры не пропало ничего, что по всем законам преступной логики имело хоть какую-нибудь ценность. Золото хозяйки покоилось в шкатулке (я никогда не думал, что у одной, отдельно взятой женщины может быть столько «рыжья»), доллары и марки можно было увидеть сразу, едва открыв дверцу стенки под «орех». Одним словом, убийство отца Вани не явилось следствием кражи или разбоя. Ваниного отца убили только потому, что его хотели убить.
Что за жизнь такая? Почему вокруг меня людей убивают, а я, вместо того чтобы это предотвращать, лишь занимаюсь поиском убийц? На роду написано? Вряд ли. Все мои предки были учителями и врачами. Это я один такой. Урод в семье ангелов. Просто ничем иным не умею зарабатывать себе на жизнь.
Когда дежурная группа уезжала, опер протянул мне визитку:
– Если что наклюнется, звони, Андрей.
Нужно тоже обзаводиться визитками. Будут люди звонить, если что наклюнется. А пока мне оставалось лишь ждать вызванную «труповозку». Ваня сидел над телом отца и беззвучно плакал. Еще день назад он готов был набить ему морду, а теперь… Теперь он умирал от горя. Я плохо помню похороны своей мамы, но со мной, наверное, происходило то же самое. Разница была лишь в том, что мою маму убил рак, а Ваниного отца убил неизвестный. И за что? Я тоже задавал этот вопрос, когда хоронил мать, но тогда этот вопрос был риторическим.