Назло (сборник)
Шрифт:
– Хорошо, – обрадовался Тишкин.
– Очень… – Алина не разделила его радости.
– Ладно. Я приду, поговорим, – закруглился Тишкин.
Он положил трубку и отправился в магазин. Деньги у него были. Тишкин купил все, что ему понравилось. Вернее, все, что съедобно.
Лифта в доме не было. Тишкин пошел пешком. Когда поднялся на пятый этаж, сердце стучало в ушах, в пальцах и готово было выскочить из груди.
Он позвонил в дверь. Послышались шаги.
–
Он молчал. Не мог справиться с дыханием.
Алина распахнула дверь.
– Господи… – проговорила. – Ты откуда?
– Из Америки, – сказал Тишкин.
Они стояли и смотрели друг на друга.
Ее лицо было бледным и бежевым, как картон. На голове косынка, как у пиратов в далеких морях. Она похудела, будто вышла из Освенцима. Перед Тишкиным стоял совершенно другой человек.
– Изменилась? – спросила Алина.
– Нет, – наврал Тишкин.
– А так?
Алина сняла косынку, обнажив голый череп. Он поблескивал, как бильярдный шар.
– Как это понимать? – оторопел Тишкин.
– Меня химили и лучили. Все волосы выпали. Но они вырастут. Врачи обещают.
– Вырастут, куда денутся…
– Проходи, если не боишься.
Тишкин шагнул в дом. Стал раздеваться.
– А чего мне бояться? – не понял он.
– Ну… рак все-таки. Некоторые боятся заразиться. Ко мне никто не ходит. Да я никого и не зову. В таком-то виде…
Они прошли в комнату. Сели в кресла.
– Рассказывай, – спокойно велел Тишкин.
– А чего рассказывать? Я оформлялась в поездку. Во Францию. Заодно решила пройти диспансеризацию. Врач сказал: «Никуда не поедете. У вас рак». А я ему: «Фиг с им, с раком». Очень хотелось в Париж.
– Раньше ты хотела в Германию, – заметил Тишкин. Надо было что-то сказать. Но что тут скажешь?
– Сейчас уже никуда не хочу. Операция была ужасная. Я думала: грудь срежут, и все дела. А они соскоблили половину тулова, под мышкой и везде. Теперь руку не поднять.
– Это пройдет…
– Ага… Пройдет вместе со мной. Я договорилась с Маринкой: когда я помру, пусть придет, мне ресницы покрасит. На меня ненакрашенную смотреть страшно.
– Не умрешь, – пообещал Тишкин.
– Ага… У меня мать от этого померла. И бабка. Наследственное. Почему это они умерли, а я нет?
– Потому что медицина сильно продвинулась вперед. Сейчас другие препараты. Выживаемость девяносто процентов.
– А ты откуда знаешь?
Алина впилась в него глазами.
– Это известно. – Тишкин сделал преувеличенно честные глаза. – Наука движется вперед. К тому же Интернет. Все со всеми связаны. Сейчас можно лечиться заочно. Наберешь по Интернету самого продвинутого специалиста и возьмешь консультацию.
– Бесплатно?
– Вот это я не знаю. Думаю, бесплатно. Какие деньги по Интернету…
Алина задумалась.
Постепенно Тишкин привыкал к ее новой внешности. Она была красива по-своему: худая и стройная, как обточенная деревяшка. Страдания сделали лицо одухотворенным. Молодость проступала сквозь болезнь.
Алина верила каждому его слову. Она была по-прежнему наивна и доверчива, как раненая собака.
Тишкин взял ее руку и стал целовать. Жалость и нежность искали выхода. Он целовал каждый ее пальчик. Ногти были детские, постриженные.
– Тебе не противно? – спросила Алина. – Ты не боишься, что рак на тебя переползет?
– Он не переползает. И потом, его нет. Его же отрезали…
– Да? – уточнила Алина. – Действительно…
Настроение у нее заметно улучшилось.
– Хочешь поесть что-нибудь? Если не боишься, конечно.
Тишкин принес пакет из прихожей. Вытащил на стол коньяк, фрукты, ветчину, шоколад.
– А у меня вареная курица есть.
Алина вытащила одной рукой кастрюлю. Поставила на плиту.
– Не трогай ничего, – запретил Тишкин. – Я сам за тобой поухаживаю.
Он стал накрывать на стол. У него это ловко получалось.
Алина сидела, кинув руки вдоль тела. Смотрела.
– Что у тебя в жизни еще? – спросил Тишкин.
– Рак.
– А кроме?
– Ты говоришь как дилетант. Кроме – ничего не бывает.
– Ну все-таки… Какая-то мечта.
– Сейчас у меня мечта – выжить. И все. Каждый прожитый день – счастье. Если бы меня поставили на подоконник десятого этажа, сказали: «Стой, зато будешь жить», – я бы согласилась.
– Не говори ерунды.
– Это не ерунда. Я утром просыпаюсь, слышу, как капает вода из крана. Это жизнь. В раковине желтое пятно от ржавчины. Я и ему рада. За окном зима. Люди куда-то торопятся. Я их вижу из окна. Какое счастье… Я согласилась бы жить на полустанке, смотреть, как мимо бегут поезда, спать на лавке, накрываться пальто. Только бы видеть, слышать, дышать…
– Садись за стол, – скомандовал Тишкин. – То на подоконнике, то на полустанке…
– Ты не понимаешь, – возразила Алина. – Говорят, что душа бессмертна. Но мне жаль именно тела. Как оно без меня? Как я без него?
Алина смотрела расширившимися глазами.
– Все будет нормально, – серьезно сказал Тишкин. – И ты с телом. И тело с тобой. Давай выпьем.
– Мне немножко можно, – согласилась Алина. – Даже полезно. Организм, говорят, сам вырабатывает алкоголь.